Я не помню земной жизни, не помню тех, кто меня родил: когда мы приходим сюда, то всё забываем. Помню лишь, что был воином, и здесь появился, сжимая меч в руке. Тот, кто меня вёл, смело прошёл через врата, и я оглянулся: как великолепны юноши, охраняющие вход в Царство Небесное, — сильны, как синеокие ангелы, и высоки, как тополя!
Я шёл по улицам Святого Города, и люди улыбались мне вослед, будто радуясь, что я здесь. А я не понимал, как мог попасть сюда, ведь на земле был воином, простым воином, и умел только защищать…
Но, наверное, тот, кто помог мне подняться, знал, что делал, потому что его рука была очень твёрдой. Он провёл меня по многолюдным улицам и, введя в высокий Храм, поставил перед Тем, Чьё лицо сверкало ярче всех солнц.
— Он очень молод, Владыка, — сказал мой спутник, — и не помнит того, как жил на земле.
Владыка молчал и смотрел на меня с лаской, как на любимого сына. Я смутился, опустил голову… Но тут послышался голос:
— Кем ты хотел бы стать?
Я растерялся: кем хотел бы стать здесь? Не знаю. Я ничего не умею. Но тот, кто помог мне, обвёл меня взглядом с головы до ног:
— Он – страж, Владыка! Посмотри, как красив он с мечом, и сколько мужества и отваги в сердце!
Господь слегка склонил голову, улыбнулся тихой улыбкой:
— Верно, он страж. Пусть так и будет.
И меня отвели к воротам.
Я был очень доволен и, когда занял своё место, то долго не мог поверить: я – страж! Это не просто врата, это – смысл всей человеческой жизни! Войти в них считалось честью для самых достойных, а я их охранял.
Я стоял на часах — день, два, и скоро понял, что тех, кто приходит в Небесный Город, очень немного. И ещё я понял: входит сюда лишь тот, кто не знает, что достоин войти.
Текли недели. Иногда я отдыхал: гулял по городу, ел, хотя мог бы не есть, пил, хотя не нуждался в воде. Порою смотрел на женщин, без вожделения, потому что здесь, в Царстве Небесном, все они казались сёстрами. Встречался с друзьями. А впрочем, больше любил быть один.
Но настал день, когда я заскучал. И стал волноваться: стоять на воротах – прекрасно, но как больно смотреть на тех, кто тоскливо ожидает снаружи, и как хочется их пропустить! Будто что-то проснулось во мне, я хотел им помочь! Но как, если решаю не я?
Смотрел на слёзы, слушал горькие вздохи, а сердце моё разрывалось. И однажды я пропустил. Это был бедный старик, согнутый жизнью, и в глазах его застыло сомненье: неужели никогда не войду? Он с тоской взирал на закрытые створки и размышлял: как много грешил! И многое делал неверно, а теперь уже не исправить.
— Подойди, — сказал я ему и взглянул на собрата.
Воин, стоящий напротив, опустил свой меч и смотрел в землю. Казалось, он о чём-то задумался.
— Не бойся, — обратился я к старику, потому что тот испугался и не двигался.
Наконец, старик подошёл.
— Я – никто, – сказал я спокойно, — и впустить тебя у меня нет права. Но…
И шагнул в сторону. Старик постоял, не веря, а потом поклонился до самой земли и тихо вошёл. По его щекам бежали слезы.
— Сынок… — услышал я за спиной.
Мой собрат повернулся и, улыбнувшись, промолчал.
Время шло, я ожидал наказания, или что меня прогонят с ворот, но никто не явился. А затем вернулся старик. Он принес мне фрукты, и я увидел, что лицо его стало светлее. «Милосердный страж», — прошептал он едва слышно.
А потом пришла девушка. Она ходила вдоль ворот, и я видел, что она тоскует: по тому, кто ушел сюда давным-давно и, наверное, не думал о ней. Она ни о чем не просила, и смотрела не на меня, а на закрытые створки. Я долго крепился, но не выдержал, отодвинул свой меч. Не мог я её не впустить! Она тоже исчезла на улицах города. Надеюсь, она нашла того, к кому так стремилась…
Время шло. Иногда, видя, что мой собрат тоже кого-то впускает, я тихо радовался. И молчал. Это была наша тайна.
Город наполнял меня счастьем. Он был несказанно красив. Я любил сидеть у фонтанов, опустив руку в воду и поставив рядом свой меч. «Страж! — говорили люди, проходя. — Это – страж!» В их голосах слышалось почтение. Я улыбался. Вечером, когда мое дежурство заканчивалось, и другой воин становился у врат, я садился неподалеку и вдыхал свежий, манящий запахом сосен воздух. Откуда здесь сосны? – не знаю. Может быть, запах пришел с земли? Я спал, положив руку под голову, и чистая безмятежность пронзала все мои сны.
Иногда через ворота кто-то входил, – обычно их вели Святые. Все они были уставшими: земная жизнь накладывала тяжелый отпечаток: страдания, горечь, лишения. Входя в Царство Небесное, они преображались…
Выходили только Праведные, часто Апостолы. Они спускались на землю, чтобы помочь. А когда возвращались, я видел: лица их сияли ярче обычного: от той любви, которая проливалась ими на людей. Как нужна была эта любовь!
Я сказал, что не помнил земной жизни, и это так. Но я помнил одно: я всё время искал любви! Мне не хватало любви… Вражды казалось предостаточно, грубости, ненависти, — всё это вонзалось в меня, словно острые стрелы. А любви я так и не нашел.
Тяжек земной мир…
Иногда я дежурил всю ночь, и именно ночью слышал, как с земли поднимаются стоны. Я жался ближе к воротам, и в сердце холодной волной вливалась особая жуть. Я думал: почему там – место страданий? Что заставляет людей страдать? И разве нельзя иначе?
Однажды рядом со мной показалась фигура Петра. Он спускался, но, увидев моё лицо, остановился. Он знал, что происходит со мной, и тихо сказал:
— Они – как дети. Малые, неразумные дети. Играют в игрушки, радуются пустым погремушкам и не видят, что упускают время, чтобы научиться любить. Но ведь ничто другое не введет их сюда, — Петр помолчал. – Я знаю про старика, и про девушку тоже.
Я на мгновенье застыл. Он улыбнулся:
— Разве мог я поставить у врат немилосердного стража? Продолжай свою службу.
И удалился.
Я думал, думал и думал. О людях, приходящих с земли: их руки были пусты, и, проходя в Святой Город, они не несли ничего. Только себя, свою душу. Тогда зачем – погремушки? – удивлялся я. Не вериги ли это?!
Я стал пристальнее вглядываться в глаза тех, кто приходил. И в один день понял: в каждом из них есть отблеск Христа! Его любовь, Его сострадание, Его милосердие! Души людей освещались Им изнутри. Что это было? Как они, на земле, могли впитать Его так сильно, чтобы потом излучать? Я долго думал над этим, и однажды, склоняясь над водой, увидел то же самое… в своих глазах! Господь сверкал в глубине меня самого. Я смутился – и перестал смотреть.
А потом встретил девушку. Мне казалось, что давно её знаю. Красота её облика не была красотой земли. Она трогала душу, не волнуя, а наполняя чем-то другим. Я всегда был счастлив и радостен, но теперь, рядом с ней, стал счастлив вдвойне. Она приходила к воротам и украдкой смотрела на меня. Я улыбался: она мешала мне оставаться суровым. В те дни я понял, что любовь имеет много цветов. Этот оттенок сиял чистотой…
Мы почти не расставались, и Святой Петр, проходя, улыбался своей особой улыбкой.
— Хочешь оставить службу? – спросил он меня.
— Зачем?
— Ты мог бы поселиться вдали, среди зелени, и наслаждаться общением с любимой.
— Я – страж, — тихо ответил я, — и им и останусь.
Он наклонился и потрогал мой меч. Сказал задумчиво:
— Вечность слишком длинна. Рано или поздно тебе захочется стать кем-то другим.
Но я не поверил. Разве может быть что-то лучше, чем стоять стражем у этих ворот?!
Шли годы. Я изменился. Нет, моё тело осталось всё тем же, юным, но душа повзрослела. И теперь, глядя на землю, я не испытывал ужас, только глубокое сострадание. А затем пришел Петр и забрал мой меч, – откуда он знал, что в последнее время он стал тяжел для меня? Другой, синеокий страж с сильными плечами занял моё место. Я вздохнул с облегчением: немного устал. Душа требовала полета. Я летал по ночам, и моя любимая, такая же светлая, как и раньше, парила рядом со мной. Высокие пространства казались необозримыми. Я удивлялся: как мог столько лет стоять у одних ворот? Но крылья не растут в один день, и понял я это только сейчас.
…Тихим полднем я пролетал над Городом. И увидел у врат могучие плечи. То был новый страж: верный, сильный и милосердный.
«Друг! Не опускай свой меч! – шепнул я ему. — Но если увидишь чистое сердце, а в глазах – отблеск Христа, посторонись и дай входящему пройти».