Ромео и Джульетта по-новому

Люся и Виктор поженились через год после окончания пединститута. Получили направление в одну школу. Приглянулись друг другу и на следующее лето сыграли свадьбу. Вот только детишек кучу, как мечталось Люсе, Бог не дал. Одного сына родили, Сереженьку, и всё.

Преподавала Люся французский и испанский язык. А вот супруг был математиком. В Серёже души не чаяли. Мальчик едва не с пелёнок стал играть на пианино. Кроха, чуть более года, а всё просил, чтобы стул поближе к пианино поставили. Люся с Виктором тоже любили музыку, сами немного музицировали. Сына отдали ещё до школы общеобразовательной в музыкальную. Потом окончил сын консерваторию. Нет, он мечтал не о концертной деятельности. Ему хотелось стать учителем музыки, нести людям, как говорится, разумное, доброе, вечное. И женился на учительнице музыкальной школы, на молоденькой Наташе, которая играла на всех подряд духовых – флейта, труба, кларнет…даже шотландская волынка покорялась Наташе! Всё это милое счастье быстро разрушила перестройка. Перестроила, так сказать, и их жизнь.

Людмилу Михайловну выгнали вон из школы. Теперь, мол, ваши французский и испанский, — которыми она, кстати, владела в совершенстве, ежегодно получая разрешение на выезд для стажировки за границей, — никому не нужны. В России тотально будет изучаться только одни язык – английский. Людмила Михайловна с горечью констатировала: «Раб должен знать язык хозяев?» Из школы она, правда не ушла. Она себя уже не мыслила без школы. Взяли её секретарем, с бумажками возиться. А вот Виктор Иванович был в почёте: математика ведь всегда нужна. Его и на пенсию не отпустили. Да он и не сопротивлялся. Школу тоже любил. Потому и остался с удовольствием работать. Да и деньги были нужны. У Серёжи с Наташей родился четвёртый ребёнок – два мальчика и две девочки. Разве это не счастье? Виктор Иванович в свободное время стал заниматься репетиторством – давал частные уроки. В общем, выкручивались. Работа, правда, с утра до вечера. Но что поделать?

Первая неприятность случилась, когда Людмила Михайловна еле дошла после школы домой – ноги не слушались. По врачам пришлось поездить. Врачи в один голос: нужно беречь позвоночник. Ни сидеть долго, ни на ногах стоять нельзя. И тяжёлую работу тоже нельзя. Решили продать корову. Жаль до слёз, но что делать?  Наташа то в музыкальной школе, то со своими четырьмя. Серёжа день и ночь работает на две с половиной ставки. Потому как оклад для учителя музыкальной школы был об ту пору 6 тысяч 50 рублей. Почему ещё 50 рублей – трудно сказать. Для смеху, может? Чтобы веселее было получать зарплату?

Людмиле Михайловне пришлось оставить работу и остаться на одной пенсии. Но Виктор Иванович и тут выручал: работал и в школе, и дома с учениками. Решили, пока денежки есть, купить себе квартиру, а дом на окраине их городка молодым оставить. Всё же, с детишками малыми на земле сподручней. Да и садик, огород выручает.

Старики поселились в квартирке. Небольшая, уютная. Люся дома была, то приготовит, то приберётся, то мужу свитер повяжет. А когда оба свободны, любили взять томик Есенина, устроиться поудобней под пледом и почитать вслух стихи, музыку послушать. Тут и чаёчек кстати с люсиным пирогом.

Но однажды позавтракал Виктор Иванович, встал и упал. Люся вызвала «скорую». Обширный инфаркт. Полежал три дня в реанимации и умер. Когда еще коровку продали, решили деньги с неё отложить на похороны. Кто первый умрёт, того и похоронят на эти деньги. Вот и пришлись они теперь впору. На похоронах Людмила голосила-кричала: «Витенька, на кого ж ты меня оставил?!» Похоронили 1 декабря. Так ужасно началась для Людмилы зима…

Главный кошмар набрал обороты в её жизни чуть позже похорон. Пенсии подняли. Теперь Люся получала прожиточный минимум – 11 тысяч.  Пошла в декабре оплачивать коммуналку. А ей кассир и говорит: «Восемь пятьсот».

— Сколько? А почему так дорого? Ведь раньше платили меньше.

— Капремонт здания. А Вы как хотели? Чтобы здание бесплатно ремонтировали? Отвыкайте! Не в Союзе!

— А на следующий месяц тоже так будет?

— Пока будут ремонтировать, будут брать. Сколько нужно.

Люся вышла, пошатываясь. Ей реально стало плохо. В кошельке лежали сиротливые две с половиной. На них нужно ей как-то кушать, покупать обувь и одежду…лечить зубы…покупать лекарства… А как? Сын… Но как сын поможет? У него дети. Ну, может, пару тысяч подкинет. И всё. Перебраться опять в дом? Но там всего две спаленки – у сына с невесткой и у девочек. Мальчики в проходной, в зале обитают. Куда же ей деваться? Людмилу догнала какая-то женщина в старой, когда-то роскошной, а теперь вытертой каракулевой шубе. Они вместе стояли в очереди.

— Что так распереживалась? Где работала?

— В школе.

-А-а! И я в школе. Завучем. Теперь моя пенсия 12. А из них я плачу коммунальные 11 800. Квартира большая. Когда-то мне дали её, как премию. Хорошо хоть с дочкой живу. Моя пенсия на оплату, а их зарплата с зятем – на жизнь. А у тебя дети есть?

По дороге ещё, как нарочно, повстречала одноклассницу Зину. Та работала на железной дороге. И гордилась своей пенсией в 18 тысяч.

-Так ты ж, Люська, умная была! Надо было выбирать работу с умом. А то она в учителя подалась! Да еще такие языки выбрала! Кому оно нужно? И вообще… Все бюджетники – это нахлебники!

— Это как, нахлебники? А кто детей ваших учить будет? А лечить? А кто в детском саду будет воспитателем, чтобы такие, как ты, на железной дороге могли работать?

— Ой, Люсь! Умоляю! Не начинай! У кого есть деньги, те и в частный детский сад отдадут, и врача частного найдут, и школу получше вашей.

— Так не у всех есть деньги на частные школы и детские сады!

— Ну и кому эта голытьба нужна? Пусть не плодятся! Нищим нечего иметь детей!

Людмила Михайловна стала лихорадочно искать работу. Попробовала уборщицей. Три дня. Потаскала ведро с водой… Спина так разболелась, что на четвёртый день утром не встала без укола «скорой». Попробовала почтальоном. Ещё хуже! От тяжёлой сумки надорванный сельским трудом позвоночник разболелся, пришлось лечь в больницу. Врач посмотрела результаты КТ:

— Ну, что Вам скажу… Третья стадия изношенности позвоночника. Следующая – четвёртая, последняя… инвалидное кресло.

— То есть… как…инвалидное кресло?…

— Ну, а как Вы хотели? Всю жизнь работать и здоровой остаться? Милая, так не бывает.

Попробовала наволочки шить. Но больной позвоночник не давал долго сидеть. Пришлось отказаться и от этой затеи.

И тогда Люся решилась позвонить в брачное агентство. «Прости, Витя. Но мне нужно как-то жить. А в одиночку у нас не выжить.»

Женихов ей подобрали – тьма! Все желали её руки и сердца. Вот только возраст… от 75 лет. А Людмиле 58.

— А что у вас…. Никого помоложе нет? – спросила она сваху. Я же ведь не старая еще.

Сваха расхохоталась:

— Милая! Да кому Вы из 60-летних мужиков нужны?? Такие мужчины на 35-летних смотрят. Ну, максимум, на 40-летних. Вы для них — старуха.

— Какая же я старуха?

— Так, не морочьте мне голову! Берёте телефоны или нет?

Людмила взяла первый попавшийся.

— Ещё возьмите! Чтобы выбрать.

— Мне всё равно.

Жених объявился с коробкой дорогих конфет и большущим дорогим букетом цветов. 75 лет. Валерий Евгеньевич. Военный в отставке. Стали жить вместе. Да, пенсия у него 40. Плюс Валерий Евгеньевич работал. Силы были. Получал ещё зарплату 30. Подарки богатые покупал. Одел-обул. Украшений накупил золотых. В ресторан ходили… Так любил Валерий Евгеньевич.

Сын от матери отвернулся:

— Мама! Ещё могила отца не остыла, а ты замуж?

Наташа, невестка, в слёзы: не кричи, мол, на мать! А как ей жить? Мы же толком и помогать не можем. Что ты ей даешь? Две тысячи в месяц?

Но Сергей матери не простил, как он считал, измену. Отвернулись и подруги: а ещё строила из себя примерную жену! Это надо столько лет притворяться! Казалось, такая пара супружеская… А она через два месяца замуж выскочила.

Худо совсем стало Людмиле Михайловне, когда начался Пост Великий. А супруг новоиспечённый тянет в ресторан, в церковь не пускает. Перед Пасхой Людмила взбунтовалась: «Я в храм пойду!» Хлопнула дверью и пошла. А в церкви другой батюшка.

— А где же наш дорогой отец Георгий?

— Ты бы ещё дольше не ходила! Короной заболел да умер. Похоронили давно.

Людмила разрыдалась. Еле успокоилась, всю литургию мысленно у покойников – мужа да батюшки — просила прощения. Подошла на исповедь. Молодой батюшка взглянул строгим взором:

— Что-то первый раз я вижу Вас.

— Да я…- мямлила Людмила, — я не могла ходить в храм. Каюсь.

— С мужем венчаны?

— Нет.

— А у государства расписаны?

— Нет.

— А зачем Вы пришли в храм? Причастия Вы недостойны! Вы в блуде живёте!

Вышла Людмила Михайловна из церкви… ноги подкашиваются, сердце колет, слёзы глаза застят. Домой пришла, на кровать рухнула, в голос рыдала. А муж ещё и на неё кричал:

— Я тебе говорил! Да кто эти твои попы?

Ну и пошло-поехало… Дескать, попы – первые вруны и мошенники, только и знают, что дворцы строят и «мерсы» покупают…

— Не смей! Не смей так говорить о батюшках! У нас отец Георгий – святой человек был!

— Ну, может, один… Я ж не спорю, что бывают исключения даже в церкви.

Совсем Людмила Михайловна погасла. В Пасхальную ночь новый муж храпел. А она не спала. Всё плакала беззвучно…И так мысленно говорила:

— Витенька, что ж ты меня бросил?! Попроси Господа забрать и меня! Ведь одной у нас не выжить! А Серёжа… У него и так нахлебников полно. Куда я ещё? Господи! Ну, пожалей Ты меня, грешную! Я же теперь рабой стала. Своей воли не имею от безденежья! Господи!

Слёзы вначале были тяжёлые, прямо сердце рвали. Потом пришла какая-то сладость, умиротворение. И она продолжала плакать и плакать, и говорила:

— Господи…. Как же хорошо мне стало….

Утром Валерий Евгеньевич сделал свою зарядку для пенсионеров, принял душ… Ну, и где жена? Он уж встал, а завтрак никто не готовит. Пошёл будить благоверную.

— Людмила! Пора бы и встать. Людмила! Ты слышишь?

Хоронили Людмилу Михайловну на Светлой седмице. Невестка Наташа заливалась горючими слезами.

— Наташ, ну нельзя же так! Ну, и мне жалко маму. Но так недолго и самой в больницу попасть, — пытался урезонить жену Сергей.

— Да как ты не понимаешь! Я же её как родную маму любила! А ещё… я и о нас с тобой плачу.

— Ты с ума сошла от горя! О нас-то что плакать?

— Не понимаешь? Надо молиться, чтобы мы вместе умерли, в один день!

— Наташ, ты точно от горя умом тронулась. Как о таком можно молиться??

— А как одному выжить, если кто-то из нас один умрёт? Мне точно не выжить! Вот поднимем детей на ноги… И просить надо Бога, чтобы дал умереть в один день, чтобы не оставлял на такой ужас…

В зале кафе, где шли поминки, не было торжественных речей. Сергей и Наташа были слишком убиты горем, чтобы что-то говорить. А остальные не имели желания. Покойница ведь грешница была. Поэтому все ели и тихо перешёптывались…

Валерий Евгеньевич сокрушённо говорил:

—  Нет, ну скажите, а! Хоть бы заикнулась, что сердце больное! Я бы здоровую нашёл. Я ведь ещё ничего.  Мне похороны в сто тысяч вышли! А пожили всего три месяца неполных… Февраль да март… да апрель…

— Валерий, — корили друзья своего кореша, — ты влип, конечно! Ты баб не знаешь? Думаешь, ты ей был нужен?  Да ей деньги твои были нужны! Все бабы одинаковы – абы гроши при мужике…

Прихожане из храма – те, как всегда, судачили: в храм не ходила, на похоронах отца Георгия не была, замуж выскочила — едва два месяца прошло после похорон мужа, жила, не расписавшись…блудила, короче. Понятно, за шмотки и золото променяла Витю. Всё по ресторанам моталась с этим… Грешная…

Одна лишь Олимпиада, самая пожилая женщина с малого клироса ела с хмурым лицом поминальную стряпню и не встревала ни в какие разговоры и перешептывания. Вот и компот принесли с пирожками. Компот Олимпиада быстро выпила, пирожок и кулёчек конфет сунула в старинный ридикюль. Грузно поднялась со своего места. И вдруг громко на весь зал сказала глубоким контральто:

— Грешницу-то Господь на Пасху прибрал. В аккурат уже и в Раю. Интересно, кто из нас, праведников, удостоится такой милостивой смерти? Да… Суд Божий – не людской.

Перекрестилась.

— Светлая память рабе Божьей Людмиле!

И вышла.

В столовой воцарилось молчание.

P.S. Герои рассказа и их имена выдуманы, они являются собирательным образом реальных людей и реальных подобных историй, которыми, к несчастью, изобилует наша современная постсоветская жизнь.