Бабушка Марии дожила до преклонных лет. Правда, в последние годы жизни она старалась ходить в самую ближайшую к дому «церкву», как она говорила. А вместо Пасхальной службы всегда собирала корзинку в субботу и шла по светлу святить нехитрую пасхальную снедь – куличик, пасочку да несколько крашенок.
Мария тогда была студенткой. Спрашивала:
— Бабуль, а что ты на Пасху ходить в храм перестала?
На что бабуля отвечала:
-Унученька! Как-никак, а 94! Слаба я стала. Ноги болят, голова кружится. Не по силам мне уже служба ночная.
Мария, чтобы «поумничать», говорила:
-А батюшка Серафим Саровский говорил: если нет сил в ногах ходить в храм, то ложись на бочок, да и катись в церковь!
Бабуля лишь, улыбаясь, вздыхала:
— Да то ж и оно! Вот и качусь. Только ходить-то сподручнее! А на бочку вот только в субботу днём и могу куличи освятить.
Бабушка Пелагея давно преставилась. А Мария вышла замуж, нарожала кучу детишек. И казалось, всё будет хорошо.
Так Мария думала до 2020 года.
По телевизору показывали китайские страшилки: как едут в метро люди, вдруг кто-то упал замертво. Дикторы вещали: вирус такой! Марию охватывал ужас: восьмерых нарожала! А что если и их вирус… Вот так же? Будут идти по улице – да и упадут замертво…
От страха мозг отказывался работать. Казалось бы, проще пареной репы понимать, что вирус так не может действовать, что заразившийся человек какое-то время болеет, а не кончается в одночасье. Муж пытался образумить Марию, но страх и паника оказались сильнее любых здравомыслящих рассуждений.
Так в страхах и прошла половина весны. Подоспела Пасха. Машины с воем сирен объезжали улицы, из них громкоговорители продолжали истерично вещать: «Граждане! Проявите сознательность! Просьба без особой необходимости не покидать дома!» Руки опустились. Хотела куличи из того, что было дома, испечь. Но никакого настроения печь постные «куличи» не было… Так и не стала хлопоты затевать. Рынок закрыт, магазины тоже. В старые добрые времена Мария шла вместе с детьми выбирать красочные присыпки, наклейки на пасхальные яйца, покупали изюм, сухофрукты, орешки, добрую порцию шоколада. Еще до Пасхи неделя, а у детишек уже праздничное настроение! Нынче не так… Школьный дистант выносил мозги. Только отвернется мать, как старшие уже вместо уроков играют в компьютерные стрелялки, учителя сетуют на родителей – мол, сидят дома и не хотят за детьми приглянуть, а родители возмущаются учителями: задание по Ватсаппу скинули и справились, а мы – решай с детьми! В общем, все злы и недовольны друг другом… Как в аду…
Пятилетняя, самая младшая, Зоя подошла к матери и дёрнула за подол юбки:
— Мам! А Пасха сегодня?
— Сегодня, — машинально ответила мать, глядя безразличным взглядом в окно.
— Ма! А мы в церковь идём?
— Нет! – сухо ответила мать.
Мария увидела, как округлились от удивления глаза младшей дочери.
— Ма! так мы же всегда в церковь ходили! А что случилось теперь?
— Теперь полиция не пускает, — пытаясь отделаться от навязчивых вопросов ребёнка, ответила мать и, отвернувшись, сделала вид, что занята делами и разговор окончен.
Но Зоя не унималась:
— Полиция?! Так в храме же не полиция служит, а батюшки! Как она может нас не пускать?
Зоя пыталась заглянуть в глаза матери. У Марии и так кошки скребут на душе, а тут ещё этот неугомонный ребёнок…
Да, еще в прошлом году она не представляла себе, что можно не пойти на Пасху в церковь. Невольно вспоминалась бабка Пелагея. Казалось, что синие её глаза смотрят укоризненно, прям сердце прожигают. Дескать, что ж ты, внуча, в церковь на бочку-то не катишься?
Нервы сдавали, хотелось заголосить. Но ни дети, ни муж не простили бы ей истерики. Поэтому нужно было делать вид, что ничего не происходит.
— Зоя, не мешай. Мне обед нужно готовить.
— Пасхальный?! – не унималась дочь.
— Нет, обычный!
Зоя обиделась и отошла от матери. Села в уголок с куклой и, глотая слёзы, стала петь своей «дочке» Вале песню, да между строк приговаривая:
— Вот, Валя, вырастешь…будут у тебя детки, ты на них не кричи! – причитывала девочка, поправляя на кукле одёжку.
Марии опять захотелось истерически разрыдаться. Как объяснить ребёнку, что предприятие отца закрыто, что весь оклад, который дали неработающим работникам (как странно это звучит!), составил пять тысяч. Что ж на них купить-то можно для праздничного обеда да ещё и на житьё-бытьё на семью из десяти человек??
Сварив постный жиденький супчик, Мария опять разразилась криками и бранью на старших, которые вместо уроков просто сидят в интернете. Захотелось пройти по улицам, отвлечься, отдохнуть от всех. Но нельзя. Оштрафуют. Большая семья уже несколько недель в тесной квартире стоит друг у друга на голове и тихо сходит с ума. Маша взяла в руки молитвослов. Но молитва не шла. И опять бабуля Пелагея почудилась ей в комнате. Прямо так явно…будто даже шорох услыхала от длинной шёлковой юбки, которую она всегда надевала по праздникам. Маша стала вслух жаловаться бабушке:
— Бабушка Поля! Что делать-то? В храм не придётся идти. А ведь Пасха!
И будто услыхала насмешливый и ласковый голосок бабули:
— Так ты, унученька, и не ходи! А ляг на бочок да и катись в церковь!
Мария вздохнула, вытерла слёзы и продолжила воображаемый диалог:
-Легко тебе говорить, бабуль! В твоё время-то в храм не запрещали ходить.
С портрета, висевшего над кроватью, укоризненно взглянула бабушка. У Марии от стыда зарделись щёки. Вспомнила…
Отец бабушки был церковным старостой, когда грянула революция. Бабушка помнила, как подъехал однажды к дому чёрный «воронок». Вышли оттуда люди в нквэдэшной форме. Вошли в дом и увели отца навсегда. Больше дети его никогда не увидели. Пелагея-Полина осталась за старшую. Мать умерла год назад от тифа.
Вспомнила Мария, как рассказывала бабушка, что у неё, 12-летней девочки, хватило силы воли припрятать последнюю пшеничную муку – чтобы напечь малышам куличей к Пасхе. Ели лепёшки из лебеды. А мука в ларце лежала нетронутой. Куличи у Полинки получились на славу, хоть первый раз сама пекла! Да и вместо маслица в тесто жир положила. Не было масла сливочного потому что…
А ночью собрала малышей, принарядила, как могла, взяла кошёлку с куличиками… И пошли они в храм. Страшно. Ночь. Церковь в селе соседнем. А их церковь взорвали. Да и холодно ночью, зябко, дрожат все…Но идут… Вспоминала Пелагея всю жизнь, прямо глаза светились и нет-нет слезой подёргивались, как поволокой, когда вновь воскресала в памяти та ночь… Свечи в храме, запах ладана… И тихое ликование в сердце: Христос воскресе!
Надо пойти в храм! Но… А если она, Мария, заразится? Принесёт вирус домой, заболеют и умрут из-за неё все дети? Как она будет отвечать перед Богом за их смерти?
В соседней комнате меж тем шёл разговор. Мария прислушалась. Второклассник Федя с чувством превосходства разговаривал с Зоей:
— Чего ревёшь?
— Мама в церковь не хочет идти! А я так Пасху люблю!
Зоя всхлипнула и закрыла лицо ладошками.
— Не реви! – вещал Федя со знанием дела. – Нельзя в храм.
— Почему?
— Ковид потому что!
— Чего-о?
— Болезнь такая!
— Так если болезнь, Христу и надо помолиться, чтобы болезнь ушла.
— Не дойдёшь! Заболеешь и всё!
— С чего я заболею, если я пойду просить Христа, чтобы Он от болезни нас спас?
Ну, всё… С Марии хватит! Надо собираться в храм. А если полиция поймает? Позвонила подруге – на клиросе поёт. Нельзя ли с ней как-то пройти? А та в ответ: церковь закрыта. Даже замок на ворота ограды повесили. И табличку: Храм закрыт в связи с карантином.
«Ну, бабушка Поля, некуда мне идти! И не попрекай меня!» — сказала мысленно Маша и принялась за дела домашние, коим, как известно, переводу у хозяйки нет.
Зазвонил телефон. Звонила подруга-певчая с клироса:
— Маш, ты на службу хочешь? Можем и семью взять.
-Ты ж говорила, что храм закрыт.
— А в лесу есть часовенка старая. Про неё все забыли. А она с престолом. Там дорога была когда-то к деревне. Деревни тоже уж нет. Вот на дороге и стояла часовня. Её, кажется, с хрущёвских пор и не открывали. В ней батюшка и будет служить пасхальную службу.
Мария изнемогала от смятения: а вдруг заболеет новой хворью? И причащаться страшно. Но как же… получается, что так легко мы отказываемся от Христа? Вот это вся наша вера? Да ведь в старые времена пулю в лоб куда быстрее и проще было за церковную «агитацию» получить, нежели теперь заразиться ковидом. А люди веровали! Шли в храм. Это что же… мы настолько стали дешевле?
— Лиза, я еду.
— Ну, вот и славно! -залепетала подруга, что-то с удовольствием рассказывала, предвкушая радость пасхальной ночи.
— Зоя! собирайся, доченька! Мы едем на Пасху!
Зоя взлетела с деревянного стульчика, подскочила, расцеловала мать в обе щёки.
— Только куличей у нас нет, доченька! – развела руками Мария. – Денег папа не принёс.
— Да ничего! – натаскивая праздничное алое платье, щебетала младшая дочка. – Всё управится, мам! Вот увидишь! Ты же всегда так говорила: всё управится!
Среди тайги, среди огромных елей стояла маленькая старая часовня в честь Воскресения Словущего. Машины остановились далече. Пришлось пешком идти. Снег хрустел под ногами. С тёмного ночного неба смотрели звёзды и, казалось, пританцовывали, кружились от счастья. Пасха! Пасха! Аромат живицы смешивался с ароматом кадила. Все желающие, конечно, не могли поместиться в часовне-церквушке. Батюшка периодически выходил из часовни и ликующим голосом возвещал на весь лес: «Христос воскресе!» И несколько десятков голосов восклицали ответно: «Воистину воскресе!»
Очередь тихо и благоговейно подходила к причастию. Мария забыла все свои страхи. Приняв Тело и Кровь, подняла глаза к иконе Спасителя: «Благодарю, Господи! За эту несказанную радость!»
У Зои оказалась корзинка в руках, в которую чьи-то взрослые руки опускали – кто кусок колбасы, кто сыр, кто яйца. А посредине корзины воцарился огромный яркий кулич. Детские ручонки уже не выдерживали груз. Зоя, довольная, улыбаясь, поставила корзину на пол посреди часовни и помахала матери.
— Иду, Зоенька! – мать сделала шаг. — Мерещится мне, что ли?
Мария прикрыла ладонью глаза. В уголке часовни стояла бабуленька. В синей шёлковой юбке и вышитой блузке… на голове Посадский платок – белые розы по синему полю. Ну, точь-в-точь, как у покойной бабушки Поли.
-Мама! Смотри!
Зоя, пыхтя и тужась, подтащила к матери тяжёлую корзинку.
— Вот! Видишь, сколько всего!
Возвращались обратно на рассвете. Марии уже было всё равно: остановит полиция или нет, оштрафуют или пронесёт. Она в эту пасхальную ночь переродилась, можно сказать, со Христом воскресла. Она перестала испытывать земной животный страх, который загонял в угол и лишал рассудка. Мария стала свободна!
Отвлёкшись от своих рассуждений, Маша обратила внимание, что дочь грызёт розовый пряник в виде коня. Точно такие пекла им бабушка Пелагея. У неё сохранились настоящие пряничные доски! Конь с развевающейся гривой, медведь с гармошкой и заяц с балалайкой. Бабушка пряники поливала розовой глазурью со свекольным соком и посыпала сверху маком.
Голодная Зоя с аппетитом откусывала у розового пряничного коня кусочек роскошной гривы.
— Дочь! А откуда пряник такой?
— Какая-то бабушка угостила.
-Какая бабушка?
— Да не знаю! Я её вначале не видала. А потом смотрю, она после тебя от Чаши отходит. Запивку взяла, а мне пряник это дала. Погладила меня по головке вот так… — Зоя ручонкой провела по своим волосам. – И сказала так смешно: «Унученька! Никогда ничего не бойся!»
