На настенном календаре 2004 года с видами Лондона один весенний день был обведён неровным красным кружком.
97-летний Джордж Бэг давно ждал, когда неумолимое время приблизится к этой дате.
Сейчас он неотрывно смотрел на экран своими слезящимися глазами. Шла прямая трансляция из Иерусалима по одному из каналов спутникового телевидения. Патриарх только готовился зайти в Кувуклию.
Джордж искал в толпе своих и пока не находил. Ему попадались упитанные израильские полицейские, греческое духовенство, арабы, русские монахи, копты в вышитых крестиками капюшонах, армяне в остроконечных куколях, а грузин не было видно.
– Они должны быть там! – шептал он себе в нетерпении.
Волнуясь, он всегда разговаривал сам с собой по-грузински. Несмотря на то, что большую часть жизни он, Георгий Бегларишвили, провёл в Лондоне, английский так и остался для него чужим, трудным языком. И говорил он плохо, с ошибками, путая времена и глаголы. Мэри, когда была жива, посмеивалась над мужем: «Столько лет прожил в сердце Англии, а говоришь, как телеграмма».
Георгий никогда не был особо верующим. Так, поскольку-постольку. Но Пасха для него была особенным днём.
В 1921 году, когда Красная Армия вошла в Грузию он, 16-летний Гио, не представляя себе жизни с коммунистами, перешёл границу и оказался в Турции. Его, конечно, тут же схватили местные пограничники и посадили в тюрьму до выяснения всех обстоятельств.
Мерзкое место это было – приграничная кутузка. Грязь, крысы и отвратительная бурда – паек.
Тогда, видя в маленькое зарешеченное окошко кусочек голубого неба, Гио впал в отчаяние и плакал, как маленький, и ругал себя последними словами. Зачем он, безмозглый ишак, покинул родину? Лучше бы ушёл в горы, скрывался бы всю жизнь, но остался у себя дома.
Нет, надо повеситься! Жизнь кончена.
Эх, молодость, молодость! Как она быстро принимает скоропалительные решения.
Вдруг в двери забренчали ключи. В камеру вошёл тюремщик Исмаил, держа в руках блюдо с жареной индюшкой. На ломанном грузинском (научился в своё время от гурджи, живших в Синопе) турок объяснил. Его мать, Лейла-ханум, узнав кого стережёт её сын, сказала.
– … Сегодня самый большой христианский праздник – Пасха. У этого мальчика-гурджи тоже где-то есть мать, и она плачет о нем. Отнеси ему эту индюшку. Пусть порадуется! То, что сегодня я сделаю для чужого сына, кто-то когда-нибудь сделает для тебя, Исмаил!…
Гио слушал его потрясённый. Как он мог забыть, что сегодня Пасха!
Эта индюшка была для него добрым знаком. Значит, жизнь не кончена. Господь его не оставит.
Гио исколесил всю Европу, ища место получше, пока не обосновался в Англии. Тогда, кстати, офицер эмиграционной службы, услышав длиннющую фамилию, выразил недовольство.
– О-о, это слишком! Вы будете Джордж Бэг.
Георгий не осмелился спорить. Так он потерял последнее, что его связывало с родиной.
Сейчас, дожив до глубокой старости, он пишет о том, что видел на своём веку в поисках работы в разных странах, о муках ностальгии, о том, как искал соотечественников и иногда находил. Когда было особенно тяжело, Георгий вспоминал ту грязную камеру в турецкой тюрьме и жареную индюшку на красивом блюде с арабской вязью. Это воспоминание всегда грело душу и давало Георгию силы жить дальше, давало самое главное для человека на чужбине – надежду.
Если опубликовать эти записки, получится бестселлер. Да вот беда, кто разберёт его грузинские каракули? Другой грамоте Георгий за такую долгую неспокойную жизнь так толком и не научился. Даже собственные дети не смогут расшифровать эту криптограмму. Наверное, после его смерти сожгут мемуары отца, как ненужный хлам.
На экране в это время из дверей Кувуклии показался иерусалимский патриарх с горящими свечами, и тут же моментально огненная река распространилась по древнему храму вместе с ликующими криками на разных языках.
– Кристе анесте! Христос воскресе!
В общем шуме старик расслышал и то, что так долго ждал – пасхальное приветствие на грузинском от кучки паломников и разглядел маленький флажок с пятью красными крестами на белом фоне.
В дверь постучали. На пороге появилась прислуга − индианка Лакшми. Георгий обернулся на стук. Лакшми заметила слезы в его глазах. Хотела спросить, все ли в порядке, но старик опередил её, воскликнув.
– Кристе ахсдга!
– What? What did you say? − не поняла индианка.
Ответа не последовало. Чудаковатый старик, как-то слабо охнув, схватился за сердце, потом медленно откинулся в кресле, свесив на бок совершенно седую голову.
