19 век, 20-й, 21-й… Сколько раз человечество содрогалось от войн за это время! Особенно кровопролитной была Вторая мировая война. Казалось бы, после страшных концлагерей, после комнат, наполненных крошечными детскими сандаликами, оставшимися от сожжённых в крематории детишек, и прочих ужасов фашизма, человечество должно одуматься: довольно войн на планете! Увы… Всё обстоит не так…
Но кроме открытой военной агрессии есть агрессия иная – идеологическая война, не менее кровавая, не менее страшная, потому что калечит души людей, превращая их в кого угодно: монстров, зверей, пауков и летучих мышей, котов… — но только не в образ и подобие Божие.
Много раз пытались Россию захватить и уничтожить. До сих пор это не получалось. И даже, казалось бы, в безбожное время СССР наша страна выдержала — осталась под покровом Господа и Богородицы.
Что мешало захватническим планам? Общественное сознание жителей СССР, где стар и млад были пропитаны общественным духом. С перегибами, да. Но всё же это большей частью лучше, нежели беспардонный эгоизм или жизнь царства звериного.
Ныне идеология СССР погибла. И единственное, что противостоит античеловеческим, антироссийским планам – это православие. Именно православие говорит о всё том же общественном сознании, о бескорыстной помощи другим, возможно, в ущерб себе, о любви к ближнему, о любви к Родине. Православие имеет святых героев-воинов – Георгий Победоносец, Иоанн-воин, иноки Пересвет и Ослябя, князья Александр Невский и Дмитрий Донской, адмирал Фёдор Ушаков… К этому ряду примыкают и глубоко верующие полководцы. Например, Александр Суворов, автор православного канона. Русская Димитриевская суббота несёт в себе величайшее воспитательное значение.
Именно православие учит семейным ценностям, учит уважать родителей, почитать старших. Семья – основная ячейка общества и малая церковь.
Но самое главное: православие учит, что мы должны уподобиться Христу, соединиться с Ним, стать образом и подобием Божием. И какую силу над обожившимся человеком могут иметь какие-то доктрины американских политологов? Никакую. Вот именно поэтому православие пытаются уничтожить.
Для этого существует несколько способов. Один – запретить церкви, устроить гонения, репрессии. Правда, этот способ на практике показал, что он не так уж и хорош. Что греха таить – православная жизнь в царской России пришла к упадку. Патриарха нет, евхаристическая жизнь – нулевая, люди раз в год причащаются ради справки (выдавалась справка о том, что человек раз в год говеет и причащается и, следовательно, православный; без этой справки могли не взять на работу), моральный облик многих священников оставлял желать лучшего. А что дали нашей церкви революция и террор? Гибель церкви? Нет и ещё раз нет! Они дали патриарха и сонм новомучеников российских. И церковь наша окрепла. Ведь церковь нельзя убить! Те, кто ушли на небеса, стали нашими охранителями и молитвенниками за свой народ. Временная потеря земного, убитого людьми тела совершенно не может повлиять на небесную жизнь человека. В священстве остались лучшие, кто готов был за Христа отдать жизнь и душу положить за други своя.
Потому этот первый способ на поверку оказался не только не годным, но и опасным для политтехнологов! Куда вернее оказался иной способ, более хитроумный и тонкий – перевести веру в ранг обряда и национальной традиции. А традиции, как мы знаем, меняются. А обряды ни к чему не обязывают. И до сих пор у нас практически не ведётся истинная миссионерская и катехизаторская работа.
При воскресных школах в основном дети поют и танцуют, рукодельничают. Конечно, им рассказывают о Боге. Об отдельном таком Боге, который на Небесах, который всем управляет и всё только по Его воле. Дети в недоумении спрашивают: а почему войны, а почему младенцы умирают, а почему папа бросил маму? Это по воле Бога? Ответ: — Да!!
И повзрослев, дети уходят из воскресных школ и из церкви вообще. Зачем верить, если вера оправдывает любую несправедливость?
А зачем мы причащаемся? Да обряд такой есть! Обряд? Ну ведь он не обязателен к исполнению. Или уж ладно, раз в пост приду и бездумно съем то, что даёт батюшка с ложки. И малышам так объясняем: «Вкусненькое даст батюшка!» А если ребёнку причастие не покажется таким уж вкусненьким? Тогда он будет сопротивляться, кричать или даже орать на причастии….
Однажды я увидел в церкви одну старушку, причащавшую внука… или правнука… Бабуля мудро, спокойно говорила: «Скушаешь из ложечки то, что даст батюшка, и в тебя войдёт Христос, Сам Бог будет жить в тебе! Ты подумай, какая радость!» Но увы, подобные объяснения – редкость.
Когда православие стоит на уровне обряда, тогда можно выбирать: в какую конфессию мне податься? Может, стоит стать католиком, протестантом… а то вовсе язычником?
Беда обмирщения в самом худшем смысле этого слова разлилась половодьем по нашей вере.
В своей работе «Евхаристия» архимандрит Керн с горечью говорит об этом явлении так: наши Таинства наше сознание превратило в требы, а требы – в обряды. Требы совершаются сами по себе. Почему раньше все требы были как бы встроены в Литургию? Потому что Евхаристия – Божественная печать на таинствах. Никакие таинства раньше не совершались без причастия. Почему? Потому что во время Евхаристии мы соединяемся с Богом реально, мы смешиваем свою плоть и Кровь с Его Пречистыми Телом и Кровью. Как говорит архимандрит: всякую скорбь и всякую радость несли к Чаше.
«Обратимся к более существенной части той же капернаумской беседы Господа. Не манна есть истинная и вечная жизнь, а Христос — Хлеб, сшедший с небес (6:41). В этом учении Христа важны две главные мысли, а именно: а) Евхаристия воскрешает вкушающих от нее (ст. 48-54) и б) Евхаристия есть соборное единство всех ее причастников, членов таинственного Тела Христова (Ин.6:56).
В самом деле, если прообраз Евхаристии, манна, могла только напитать человеческие физические силы странствующих в пустыне иудеев и имела, таким образом, только временное значение, то вечный смысл Евхаристии есть воскрешение и вечная жизнь. «Я есмь Хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; Хлеб же, сходящий с неба, таков, что ядущий его не умрет» (Ин.6:48–50). Этот Хлеб, т.е. Плоть Господа, дается за жизнь мира, и ядущий его жить будет вовек (Ин.6:51), а тот, кто не будет есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, не будет иметь в себе жизни (Ин.6:53). «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу Его в последний день» (Ин.6:54).
Св. Кирилл Александрийский, толкуя Ин.6:51, так догматизирует по этому поводу: «Поскольку Животворящее Слово Божие вселилось во Плоти, Оно преобразовало его (т. е. Тело) в собственное качество, т.е. жизнь, и, всецело соединившись с ним неизреченным образом единения, сделало его животворным, каково и Само Оно есть по природе. Поэтому Тело Христа животворит тех, которые становятся причастниками его, так как оно изгоняет смерть, когда является между умирающими, и удаляет тление, нося в себе Слово, совершенно уничтожающее тление». И несколько далее св. отец продолжает говорить о границах этой воскрешающей мощи Тела Христова: «Оживет всякая плоть, ибо пророческое слово предвозвещает, что восстанут мертвые» (Ис. 26:19)… Евхаристия есть единая существенная связь наша с умершими. Причащаясь Тела и Крови Христовых, мы входим в теснейшее общение и с усопшими причастниками их. В византийском же чине проскомидии, как это будет ясно из дальнейшего изложения, это общение с миром усопших становится особенно ясным благодаря молитвенному поминовению имен живых и усопших при вынимании частиц из просфор и потом при погружении их в Чашу Св. Крови с произнесением слов: «.Отмый, Господи, грехи всех поминавшихся честною Твоею Кровию и молитвами святых Твоих». Православная Литургия византийского чина являет, таким образом, особенно ясное литургическое исповедание общения со святыми и соборного единства церковного.» Это цитата из труда архимандрита Керна «Евхаристия» (изд. указано выше).
Убивая православных, нельзя повредить православию! Сатана уже потерпел поражение, дав Христу умереть, как человеку. И воссиял в аду, где вечная тьма, Бог во всей силе света. Слово «воскрес» — однокоренное слову «кресало» — им высекали огонь. То есть Христос не только восстал из мёртвых, но и воссиял. И даровал вечную жизнь убитым. Вот почему смерть бессильна над христианином. Общаясь с миром умерших новомучеников во время Евхаристии, крепнем духом и мы. И отныне враги человечества и веры Христовой уже реже отнимают физическую жизнь. Это бессмысленно. Теперь борьба идёт более изощрённо: нужно исковеркать живых.
Для этого, первым делом, высмеиваются мистические начала православия. Пусть, допускаем, что Бог есть, есть бесы… может быть… Но Свет Фаворский?! Или соединение со Христом? О чём это?!
«…Капернаумская беседа раскрывает и экклезиастический смысл Евхаристии. Спаситель говорит: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Ин.6:56). Каждый, причащаясь Тайн Господних, становится членом Его мистического Тела, т. е. Церкви. Евхаристия есть Тело Христово, и Церковь, по ап. Павлу, также есть то же соборное Тело Христово (Еф. 4:15-16. Кол. 1:24). Другими словами, природа Церкви евхаристична. Евхаристии нет вне Церкви, ибо нет тела вне Тела; и Церковь не может быть без Евхаристии. Нельзя поэтому быть членом Церкви, но не причащаться того, что есть Тело Христово, или Сама Церковь. В Евхаристии знак церковности.
Вот что читаем мы у Златоуста: «Чтобы не любовию только, но и самим делом быть нам членами Плоти Христовой, будем соединяться с этой Плотью. А это бывает через пищу, которую Христос даровал, чтобы выразить Свою великую любовь к нам. Для этого Он смесил Самого Себя с нами и растворил Тело Свое в нас, чтобы мы составили нечто единое, как тело, соединенное с головою. И это есть знак самой сильной любви… Чтобы ввести нас в большее содружество с Собою и показать Свою любовь к нам, Он дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и касаться зубами Плоти Его, и соединяться с Ним, и насыщать Им всякое желание».
Вот каков этот таинственный Хлеб Жизни, Хлеб Небесный. Сам Христос, сошедший с небес и родившийся от Пречистой Девы в граде Вифлееме, в «Доме Хлеба», так как בית־לחם[Вифлеем] значит именно Дом Хлеба, — Он внесен по прошествии 40 дней, когда настало «время сотворити Господеви», в Храм и принят там праведным Симеоном, словно приношение Хлеба для Тайной Евхаристической Вечери. Предназначенный еще от вечности к причастию верных, к их освящению и обожению, как от вечности же, прежде создания мира, предназначен к заколению и Агнец Божий (1 Пет. 1:20).»
Вот почему никакое Таинство не действительно без причащения! По сему советовали раньше священники: собираетесь заказать панихиду – причаститесь на Литургии непременно! Пришли на заупокойную Литургию – чтобы ваше поминание было действенным – причаститесь, подойдите к Чаше, а не просто положите на стол булки и печенья. Земная пища мало пользует. Соединитесь с умершими через причащение, войдите с ними в общение через Тело Христово, глава которому – Сам Христос. Когда вы реально соединитесь с вашими дорогими людьми, вот тогда они будут знать: вы их помните.
Что за таинство венчания без Литургии и Евхаристической Чаши? Приехать из ЗАГСа в храм исключительно на чин венчания – это просто исполнить обряд.
Ветхозаветные люди, увидев падающую с неба манну, спрашивали: что это? Само слово «манна», пишет архимандрит Киприан, это и есть в переводе на русский язык вопрос: «что это?» Их сознание не вмещало в себя произошедшее событие. Сколь более сложно понять нам, когда не ангельскую пищу имеем, но саму Жизнь, принимая в себя Христа?
Сложно понять? Да! Кто спорит? Но это не повод к тому, чтобы таинства, для большей понятности нам, земным человекам, перевести в ряд треб и обрядов. «По мнению языческих мыслителей, — скажем словами В. Несмелова, — все несчастье человеческой жизни заключается в связи бессмертного духа и смертного тела, потому что этой связью необходимо создается роковое противоречие в человеческой природе и жизни… Они признавали связь духа и тела в человеческой природе за связь неестественную, и это признание определило собой все дальнейшее построение их сотериологических воззрений»…
«Вот почему православная богословская мысль путем долгих и мучительных исканий, споров, богословских дерзновенных вопрошаний и, конечно, при участии многовекового мистического и аскетического опыта пришла к вере и учению об обоженной плоти, что у мистиков Востока выразилось в учении о «богоподобной плоти» (особенно у св. Григория Паламы).» (А.К. Евхаристия)
Были жаркие споры отцов церкви о православии; кто-то ошибался, кто-то стоял на верном пути… Но все они мучительно искали ответ неравнодушным сердцем и сознанием. И разве всё это лишь для того, чтобы мы, их потомки, всё свели к бездумному обряду, к требам, а Христу отвели только определённый момент истории, о коем теперь остались лишь воспоминания?
«Как это типично для всех времен, до нашего включительно! Чудеса Христовы иудеи видели и изумлялись; нравственному учению Его внимали и с благоговением принимали как самую возвышенную проповедь и этим готовы были ограничить круг своих религиозных потребностей. Догматическое же учение о вечном бытии Сына (Ин. 8:58) и о единосущии Его с Отцом показалось благочестивому иудею хулой (Ин. 5:18; 10:30-31). А уж это учение в «капернаумском сонмище» о возможности освящения тела, о причастии обоженной плоти, об обожении, таким образом, и себя и о воскресении в этом теле показалось безумием и повергло в скорбь иудейского рационалиста и оттолкнуло от Спасителя даже близких Ему учеников. Разве не то же мы видим и теперь? Разве не тот же дух рационализма и скепсиса томит наш разум? Разве не хотим мы в Тайной Вечере видеть только «трогательную» сцену прощальной трапезы с учениками и, вслед за тем, в Литургии только символическое воспоминание этой Вечери? Разве многие в наши дни не отходят от Христа и от Церкви, подобно соблазнившимся ученикам Господа?
Как многие в наше время готовы принять в Евангелии только «исключительно высокую нравственную проповедь» и вслед за Ренаном и Толстым видеть в Христе только «совершенного учителя морали»! Как многие не понимают, что Евхаристия есть центральная точка христианской религиозной жизни, что без нее нет Церкви, нет и Самого Вечного Богочеловека!» Увы, повторим за архимандритом Киприаном, что это типично и для нашего времени!
И вот горячие молодые головы, наши дети, амбициозно повторяют: ваша мораль устарела! Ваши обряды нам не нужны! И мы хватаемся за голову: чадо больше не верует! Мы вложили в него столько лет жизни, а получили духовного недоросля! А просто ребёнку, этому маленькому человеку, никто не объяснил, что Христос – это не просто моралист. Христос – Бог-друг, с которым каждый из нас может как общаться, так и соединиться…И более того — Христос есть наша жизнь. И вне Его жизни нет.
Вспомним, как именует церковь Лазаря четверодневного? Друг Христов! Как это высоко! А ведь каждый из нас таковым может быть!
Вспомним момент воскрешения Лазаря… Как Человек, Господь заплакал: это наше человеческое бессилие при расставании с любимым умершим человеком. И, как Господь, Христос властно говорит: Лазарь, гряди вон! И любимый человек снова в кругу семьи и друзей. Так и каждый воскреснет. Но, более того, каждый ещё при жизни может получить возможность общаться в Теле Христовом с любимыми родичами.
Великий Пост имеет финалом безграничную радость: Лазарь воскрес, и мы воскреснем! Именно таков грандиозный конец Великого поста! Мы привыкли говорить, что Великий Пост длится до Пасхи. И что он весь пронизан скорбью. Это потому, что мы смешиваем Великий пост со Страстной седмицей, которая в пост не входит! Пасха Крестная стоит особняком. Страстная седмица нас ведёт к Пасхе Распятия или Пасхе Крестной, когда за нас была принесена Жертва, а затем к Пасхе Воскресения, победившей жало смерти.
«Никто не рыдай о своем убожестве, ибо для всех настало Царство! Никто не плачь о своих грехах, потому что из гроба воссияло прощение! Никто не бойся смерти, ибо освободила нас Спасова смерть!» «Слово огласительное на Святую Пасху», Иоанн Златоуст
Но сам Великий пост заканчивается именно Лазаревой субботой – великим днём торжества и радости жизни. И даже в песнопениях мы слышим пасхальные мотивы и слова. Мы постились и шли к этому вразумлению: все живы!
Синаксарь (изначально – собрание верующих на праздник, а впоследствии – книга сведений о праздниках) нам повествует, что после воскрешения Лазарь ничего не кушал, кроме сладкого – прообраза райской пищи. Таков конец человеческой жизни: радость, воскрешение, сладость, наслаждение. Вот к какому торжеству мы идём через Великий Пост и вообще через всю свою жизнь, несмотря на трудности и происки бесов и мировых политиков. Но даруют ли таковое простые обряды?
Каждый выбирает сам себе то, что хочет: быть другом Христа, как Лазарь, или нет; просто ходить в храм, чтобы повспоминать о великом моралисте Христе, или обожить свою плоть и своё сознание; иметь церковь в брёвнах или церковь в рёбрах…
