Правда в духе истины

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ СЛОВО.

Мир отказался от христианства. Мир отказывается от семьи. То есть, мир отказывается от жизни.
В современном мире православие противостоит умиранию и разложению человеческого общества. Именно православие говорит о чести, совести, семейных ценностях, о драгоценности личности, персоны. И говорит обо всём этом в Духе истины.
Что значат слова: правда в Духе истины? У каждого человека есть своя правда. То есть, каждый человек видит то или иное событие именно так, а не иначе. Человек говорит правду, он не лукавит. Для него это правда. Он именно так думает и видит мир. Но… у каждого человека своя правда! Когда эта своя правда не противоречит Духу Истины, то есть Христу, эта правда являет себя в истинности. Если правда человека отлична от правды Христа, то истины там нет. Ибо Христос есть для всего мира Путь и Истина, Свет миру.
Для того чтобы Церковь могла противостоять разлагающемуся современному миру, и не просто противостоять, а спасать и исцелять его от растления, она должна сама твёрдо держаться истины.
Однако есть моменты, которым мы не придаем должного внимания, изменяем и подменяем их суть. И тогда страдают и Церковь, и правда, и весь мир.
Какие моменты церковной жизни требуют внимания и более полного понимания? Самое первое – община, Собрание.

Часть первая. СОБРАНИЕ.

Одно из самых уникальных и таинственных действ в Церкви. Но мы почти не говорим о Таинстве Собрания. Мы думаем, что собраться в церковь – просто прийти в храм в воскресенье. Как прийти на концерт, в парк, в магазин. Конечно, прийти в храм важнее. Поэтому верующий человек идёт в воскресенье именно в храм. И ничего удивительного в этом нет. А это как раз и есть ошибка: не увидеть в нашем посещении храма ничего удивительного! Собрание верующих есть тайна велика! Собрание есть основополагающее Таинство, ибо люди собираются в Церковь — в Тело Христово. Когда мы говорим: собраться в церковь, — это не значит просто прийти. Это значит, что собрание людей составило единый организм, единое Тело. Мы перестали жить порознь и реально составили Божественное Тело. Без него не может служиться Литургия.
Итак, мы выяснили, что Церковь — не здание. Но тут есть ещё один подводный камень. Да, мы часто повторяем: церковь – это люди. Но понимаем ли до конца мистическое соединение каждого члена Церкви, каждого человека в Тело Христово? Нет. Поэтому начало службы – это не про нас. Кто раньше, кто позже. Но верующие люди приходят в храм, мистически соединяются в одно Тело Христово и начинают служить Литургию для причастия из одной Чаши. Это и есть истинное собрание верующих в Тело Христово!
Мы не становимся коллективом верующих, где каждый человек теряет свою индивидуальность, и все придерживаются единого мнения. Мы были, есть и остаёмся собранием. Каждый – отдельная личность. Как в человеческом организме есть ноги, руки, голова, сердце, глаза…. Но по-отдельности взятые члены человеческого организма не являются живым телом! Так происходит и в Церкви! Только собравшись воедино мы становимся живым телом. Поэтому…. Первая маленькая деталь: собираться следует всем к началу службы. Ну, просто потому, что не может одна «рука» опоздать и прийти позже другой.
«Да, я верю, что именно тут, в этом святая святых Церкви — источник чаемого возрождения, в этом восхождении Церкви к Трапезе Господней, в Его Царствие. И я верю, как всегда, верила Церковь, что начинается это восхождение с выхода из мира сего, прелюбодейного и грешного, с «отложения всякого попечения». (прот. А.Ш.) Мы отлагаем всякое земное попечение, чтобы пойти в храм и составить там единую Церковь, стать Телом Христовым. Тело Христово из земного бытия реально переходит в Царство Христа.
«В так называемый день солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам или селам…». В половине второго века Евхаристия именовалась собранием. Это наименование прочно держалось в продолжение многих веков. Даже в конце V-гo или в начале VI-го века автор «О церковной иерархии» продолжал называть Евхаристию «таинством собрания и приобщения». Во время Иустина римские христиане собирались на Евхаристическое собрание в одно место в день солнца. Это первый день планетной недели, соответствующий нашему воскресенью. «В первый день после субботы…» (Мф. 28:1). Для первых христиан воскресенье было первым днем недели. Оно было началом нового творения Божьего во Христе через Его воскресение.» (протопресвитер Николай Афанасьев. Трапеза Господня.
Конечно, речь не идёт о жесточайшей дисциплине и взысканиях с тех, кто дисциплину не хранит! И в древние времена были болящие люди, мамы с целым «сарафаном» детей, люди, живущие далеко от храмов – они не могли себе позволить добираться до храма в каждый «день солнца». Мы сейчас тоже зависим от транспорта. Сельские жители зависят от своей живности на подворье. Но… есть идеал. Должен быть. И к этому идеалу должно стремиться. Если мы считаем вполне нормальным приходить в храм не к началу службы, а когда захочется, мы демонстрируем полное непонимание важности евхаристического собрания. Мы не понимаем собрание членов церкви, как Таинства. А значит, не будем к нему и стремиться.
Собрание, Церковь, Евхаристия – триедины. Мы собираемся в собрание, собрание становится Церковью, которая совершает Евхаристию. Вот событие, происходящие в каждый воскресный день на нашей планете. Евхаристия есть Таинство Собрания.
Многие учебники именуют Евхаристию «общественным» богослужением. Так мы приравниваем запредельное к обычному земному. Ну, да… есть общественные места. Им может считаться даже уличный трамвай. Отсюда проистекает теплохладность в отношении пребывания в храме. «Литургическое благочестие стало предельно индивидуалистическим, о чем красноречивее всего свидетельствует современная практика причащения, подчиненная до конца «духовным нуждам» отдельных верующих, и которую никто — ни духовенство, ни мiряне — не воспринимает в духе самой евхаристической молитвы: «нас же всех, от единого Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу во единого Духа причастие…». (прот. Ал. Ш.)
Да, уже ни духовенство, ни миряне не понимают слов буквально: «нас же всех». Поэтому причастие стало индивидуальной потребностью. Захочу – пойду, захочу – нет. Отсюда проистекают и приказы высшего духовенства не пускать мирян в храм, как было весной 2020 года. Церковь обойдется без мирян! Обойдётся ли голова без тела? Она мертва. Как и тело без головы. А ведь весь чин Литургии построен на зависимости друг от друга и единении духовенства и мирян, клира и мира, составляющих единое Тело.
«Слово «сослужение» применяется только к духовенству, участвующему в службе, что же касается мiрян, то их участие мыслится всецело пассивным. Об этом свидетельствуют, например, печатающиеся в некоторых молитвословах «молитвы при Божественной Литургии», предназначенные специально для мiрян. Составители их считали, по-видимому, самоочевидным, что евхаристические молитвы суть удел одного лишь духовенства; еще печальнее то, что духовные цензоры, десятилетиями молитвы эти одобрявшие, держались, очевидно, того же мнения. Даже в грамотных и благонамеренных учебниках литургики (как, например, «Евхаристия» покойного архим. Киприана Керна) при перечислении условий, необходимых для служения Литургии, упоминается обычно всё — от законно рукоположенного иерея вплоть до качеств вина, всё, кроме «собрания в Церковь», не считающегося, по всей видимости, «условием» Литургии.» (Прот. А. Ш.)
Ушло из церкви ещё одно действо, объединяющее воедино всех, присутствующих в храме – целование мира. У нас сейчас это целование духовенства. Духовенство после слов «Возлюбим друг друга!» лобызает друг друга. А мир, то есть, миряне даже не понимают, о чем речь. Люди обменивались в этот момент целованием с рядом стоящими. Это тёплое приветствие ещё более сродняло и сплачивало собрание.
«Даже самый наглядный и, по всей вероятности, самый печальный результат этого нового «благочестия» — фактическое отлучение мiрян от причастия, переставшего вытекать из их участия в Литургии и потом ставшего для них чем-то исключительным». (Прот. А. Ш.)
Индивидуальность в причащении подточила единение храма. Только все собравшиеся и подошедшие к Чаше в едином духовном порыве верные способны осознать величие литургической службы — объединения в одно целое.
Храм вообще призван соединить всё живое в мире. Сама структура храма, где пол есть земля, а купол – небо, где роспись стен в давние времена включала в себя цветы, деревья, птиц и рыб, звёзды, человека, святых, ангелов…. – сама структура храма делает модель мира цельной, соединяет ТОТ СВЕТ и ЭТОТ, церкви Небесную и земную.
Как появился алтарь? Мы считаем, что алтарь должен служить перегородкой в храме, чтобы отделить святая святых от мирян. Но на самом деле нет. Алтарная стена раньше даже и не представляла собой стену. Она состояла из стоящих в ряд икон, на которых были Христос, Матерь Божия, святые… Обозначали эти иконы предстательство святых, молящихся Господу вместе с нами и о нас, о нашей планете. В Храме мы все едины в Теле Христовом. И молимся друг о друге. Икона нам говорит: приблизилось Царствие Божье. И не просто приблизилось, а соединилось с нами, а мы с ним. И это единение преображает нас в новых людей. Икона была своеобразным окном и дверью в ТОТ мир.
Но наши иконостасы пересыщены декоративными деталями, а сама икона тонет во всевозможных украшениях и становится едва ли не частью декора. Она больше не проводит нас в нашем сознании в мир иной, горний. Ведь Литургия – дивное время, когда мы пребываем не здесь, но в Царстве Христа! «Иконы как бы участвуют в собрании Церкви, выражают его смысл, дают ему его вечное движение и ритм. Вместе со всеми этими чинами — пророков, апостолов, мучеников и святителей, вся Церковь, все собрание как бы восходит на небо, туда, куда ее возводит и возносит Христос — к Его трапезе, в Его Царство… Царскими вратами называли двери не алтаря, а самого храма, и когда сам храм переживался и воспринимался как небо на земле, как место, в котором через евхаристическое собрание Церкви, «дверем затворенным», проходит Господь, и с Ним, и в Нем Его Царство… » (Прот. А. Ш.)
Каждый наш приход в храм есть исповедание нашей веры, веры в то, что в мире есть Царство Христово. Никто из нас не свят отдельно настолько, чтобы мог безупречно причаститься, принять Тайны Христовы. Только наше единство, соединение всех нас в Тело Христово позволяет нам неосужденно назвать Господа Отцом и приобщиться Святых Тайн Христовых.
Собственно, Евхаристия – это не есть одно из Таинств Церкви, как мы привыкли понимать. Евхаристия единственное Таинство, которому подчинены все остальные. Подножием Евхаристии является собрание верующих. Собрание в Церковь есть, в глубочайшем смысле этого слова, начало евхаристического священнодействия.

Часть вторая. МАРАН-АТА.

На сирийском диалекте арамейского языка означает: Господин наш пришёл.

Итак, мы выяснили, что «собрание в Церковь есть, в глубочайшем смысле этого слова, начало евхаристического священнодействия».
Часто богословы говорят о некой «тайносовершительной формуле». У людей складывается впечатление, что именно эта сакральная формула достаточна для того, чтобы хлеб и вино стали Телом и Кровью Христовой. Есть даже споры о том, что же является этой тайносовершительной формулой, какой момент Литургии.
Александр Шмеман оспаривает данный подход. Ничего нет в христианстве, напоминающего волшебную палочку феи или заклинания. Христианство не уподобляется язычеству. Непонимание сути Литургии привело к символическому её толкованию. Литургия стала восприниматься иной раз, как театрализованное действие, которое нам напоминает символически о том, что было когда-то. Например, объясняют, что Малый вход — символ того момента, когда Христос вышел на проповедь.
Но, останавливает наше рассуждение протоиерей Александр, но что такое символ? Мы воспринимаем слово «символ» так: это знак, который что-то обозначает, но обозначает он преимущественно то, чего нет в реальности. Однако зачем тогда во все времена и у всех народов такое серьёзное отношение к символу? Да потому что символ – это не есть знак того, чего нет в реальности. Символ есть дверь в иную реальность, в то, что мы привыкли понимать под словом «потустороннее». Однако самое удивительное то, что слово «потустороннее» совершенно не подходит к понятиям «вера, Литургия, православие, Царство Небесное»… Потому что Христос дал нам возможность входить в это Царство Небесное уже на земле, при земной жизни самым реальным образом. Как? Через храм.
«Слово «символ» перестало означать нечто реальное… Это и привело к пониманию литургического символа как «изображения». Неверное «толкование «символизма», начавшееся уже в поздней Византии, несомненно укоренено в самых благочестивых чувствах… мало кому приходит в голову, что оно не только не соответствует основному замыслу христианского богослужения, но и извращает его, становясь одной из причин современного его упадка.» (прот. А. Ш.) Символ — от греческого συμβάλλω: «соединяю», «держу вместе». Символ соединяет две реальности: земной мир и Царство Небесное. И мы можем одновременно пребывать в них обеих.
Совершение Евхаристии – это всегда «восхождение Церкви к трапезе Христовой, во Царствии Его». Собираясь в храм, люди реально становятся Телом Христовым, и, на время Литургии, реально уходят в мир Божий, в Царство Божие. Мы обычно воспринимаем Литургию, как действие нисходящее: Господь к нам нисходит. Но Литургия есть действие восходящее – во время неё реально происходит движение ВВЕРХ: вся церковь, все собравшиеся, поднимаются в небо, отрываются от земного мира и попадают на Божественную трапезу. Слово «анафора» и означает возношение, вознесение наверх. И это касается не только Даров, но и каждого из нас с вами: вы восхищены на Небо и истинно пребываем там в Царствии Божьем.
Мы исповедуем, верим и знаем, что мы принимаем не символически (в позднем понимании этого слова), не образно Тело и Кровь Христову, но истинно. И это мы подтверждаем молитвенно перед принятием Даров: «сие есть самое честное Тело, сия есть самая честная Кровь Христова».
«Царство Божие есть единство с Богом как с источником жизни, как с Самой Жизнью. Царство Божие есть содержание вечной жизни…»
«Мiр отверг своего Бога и Царя. Но Бог не отвернулся от мiра, и не отступил… вся творя дондеже нас на небо возвел и даровал нам Царство свое будущее…» (Евхаристическая молитва Литургии св. Иоанна Златоуста). «Господь пришел. Господь приходит, Господь придет!» — в этом триедином значении древнего арамейского возгласа «маранафа» заключается вся победная вера христиан, против которой бессильны оказались все гонения.» (прот. Ал. Ш.)
К сожалению, с течением времени христиане всё больше и больше стали воспринимать Царство Божие не как приблизившееся, а как то, которое существует исключительно в мире ином, в который мы придём только после нашей смерти. При жизни — только мир наш, реальный, земной. А вот когда умрём – только Царство Божие, которому нет конца. И вот тут мы противоречим своим рассуждениям: ну, как же нет конца, если конец Царства Божьего в нашем земном мире? Мы же сами говорим, что Божьего Царства здесь нет!
Это противоречие порождает смуту в головах и сердцах верующих, колеблет веру. А иной раз приводит к снисходительному отношению ко греху: ну, если здесь нет и не может быть никакого Царства Христова, то можно и нагрешить. На земле без греха не прожить. Кто спорит? Конечно, на земле не прожить без греха. Но вредоносная трактовка привела к тому, что мы стали, иной раз, прощать себе грехи и не желаем с ними бороться: ну, а как на земле без них?
А вот «для первых христиан всеобъемлющей реальностью и потрясающей новизной их веры было как раз то, что Царство приблизилось и, хотя и незримое, и неведомое «мiру сему», уже пребывает «посреди нас», уже светится, уже действует в нем… (прот. А. Ш.) И поэтому, еженедельно входя в него самым реальным образом, мы должны быть готовыми бороться за свою чистоту. Конечно, грех был и будет на земле. И каждый из нас не свят. Но когда мы соединяемся вместе, приходим в храм в едином порыве, в едином желании взойти наверх, Господь нам всем вместе многое прощает. И мы становимся достойны предстоять в Царстве Божием и присутствовать на Божественной Трапезе. Мы становимся только все вместе достойны причастия.
К сожалению, наша вера стала индивидуалистична. Конечный итог тоже не простирается дальше нас самих — нам интересно одно: спасусь ли лично я? Но если мы становимся святы именно в нашем единстве, если имеем право сказать Богу «Отче», именно пребывая в единстве, то стоит задуматься: а сможет ли каждый из нас порознь спастись? «Тайно и невидимо для мiра, «дверем затворенным» собиралась Церковь, «малое стадо», которому Отец благоволил дать Царство (Лк. 12:32), и в отделении от мiра, действительно вне его, совершалось восхождение и вхождение ее в свет и радость и торжество Царства. И можно без всякого преувеличения сказать, что из этого опыта, опыта абсолютно единственного и ни с чем не сравнимого, из этого до конца исполненного, до конца воплощенного символа — развилось и им живет все христианское богослужение. Я прибавил бы здесь — и все христианское богословие и вся христианская жизнь.» (прот. А. Ш.)
Упадок христианства начался тогда, когда люди поверили концепции юридизма (Бог оскорблён первородным грехом человека и требует, чтобы по закону Его Божественная справедливость была удовлетворена), когда стали продавать и покупать индульгенции, когда заменили древнюю иконопись картиной на религиозные сюжеты, а храмы заполнили причудливые украшения. Люди стали активно представлять и изображать Рай и райскую жизнь, вместо того чтобы входить в неё при жизни, как это было у первых христиан. Первые христиане не придумывали, что обозначает то или иное действие священника в Литургии, а понимали, что на время они оторвались от земной реальности, на короткое время они в Царстве Божьем… И когда они снова опустятся в земной мир, они будут иметь силы освящать этот мир и делать его лучше.
С чего начинается Евхаристия? С благословения Царства Божьего. Это первый возглас священника: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа ныне и присно и во веки веков!» Верующий знает, что сейчас ему истинно дарована возможность войти в Царство Христа и некоторое время пребывать в нём реально. И потому церковное собрание отвечает на этот возглас словом: Аминь! И становится ясно, что уже то, что мы есть, уже то, что мы живём на планете земля — священнодейство! Мы, христиане, связываем тот мир и этот, земной и Небесный.
В Византии существовала такая традиция: не отдельный приход, а вся церковь выходила из Софийского собора и шла в ту или иную церковь служить Литургию. Во время этого крестного хода исполнялись антифоны или специальные тропари. Но вот процессия, крестный ход подходит к дверям храма. При пении Трисвятого архиерей, а за ним и вся церковь, всё собрание верующих входят в храм. Вот чем в действительности был Малый вход. Это не симовлическое изображение выхода Христа на проповедь, это реальное вхождение всей церкви во главе с архиереем в храм, из которого затем вся церковь с предстоящими священнослужителями будет реально вознесена на Небо во время литургического служения. Церковь входит в храм с ангельским песнопением: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас». С этого момента, с этими словами люди поднимаются вверх. И уже предстоят и молятся вместе с ангелами. Евхаристия есть движение вверх, возношение. И вся церковь радуется возможности стать возрождённым и обновлённым творением.
Миром Господу помолимся… Все вместе. Молитвы литургии читаются от лица всей церкви. Тайных молитв не было раньше. Они появились после ошибочного представления, что верующие делятся на «посвящённых»-духовенство и «профанов»-мирян.
Но… чем являемся мы в храме? Телом Христовым. Следовательно, молитва, возносимая нами, есть молитва Самого Христа, возносимая к Отцу. И сие есть драгоценнейший дар церкви каждому из нас. «И потому молитва Церкви есть молитва богочеловеческая, ибо Церковь есть человечество Христово, Им возглавленное». (прот. А. Ш.)
Мы молимся «о свышнем мире и спасении душ наших». Да, находясь на Небесах, мы можем благодарить Господа за возможность нашего пребывания в Горнем Царстве. А иначе, зачем простым смертным людям молиться о свышнем? Свышнее в нашей молитве не нуждается. А душа есть истинный человек. «…На языке Св. Писания душа означает самого человека в его подлинной природе и назначении. Это Божественная частица, которая делает человека — образом и подобием Божиим, благодаря которой последний грешник в очах Божиих есть бесценное сокровище, чтобы спасти которое пастырь оставляет девяносто девять праведников… Душа есть дар Божий человеку, и потому — «какая польза человеку, если он приобретет весь мiр, а душе своей повредит. Или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф. 16:26). Первое прошение великой ектеньи указывает нам последнее, высочайшее назначение нашей жизни, то, ради чего мы были созданы, к чему должны стремиться и что должно стать для нас — «единым на потребу».
«О мире всего мiра» молимся мы — «о том, чтобы этот мир Христов распространен был на всех, чтобы закваска, брошенная в мiр, подняла все тесто (1 Кор. 5:6), чтобы все дальние и ближние стали соучастниками Царства Божьего.» (прот. А. Ш.)
Ещё одно прошение: о благостоянии всех Божьих церквей. Церковь оставлена на земле для свидетельства о Христе и Его Царстве. И свидетельствовать для всего мира об этом должны христиане. Поэтому они — и соль земли, и закваска, и свеча… Благое стояние – это и есть обязанность церкви свидетельствовать миру, верующему и неверующему, о Царстве Божием и возможности нашего возрождения и вхождения в жизнь нетленную. Если соль земли не будет выполнять это своё главнейшее назначение, то кому нужна она? Невероятно, но очень многие христиане вопринимают слово “благоСТОЯНИЕ”, как благо-состояние. К имущественному и денежному состоянию это прошение отношения не имеет.
«О стране, о городе, областях, о всех людях, о благорастворении воздухов, об изобилии плодов земных, о плавающих, путешествующих, страждущих, больных, заключенных… Молитва распространяется и охватывает собою весь мiр, всю природу, все человечество, всю жизнь. Церкви дана власть и сила возносить эту вселенскую молитву, ходатайствовать перед Богом о всём Его творении. Как часто мы сужаем свою веру и религиозную жизнь до себя, до своих нужд, забот и потребностей, и забываем назначение Церкви всегда и всюду «моления, прошения и благодарения за всех человеков…» (прот. Ал. Ш.)
«О горнем помышляйте, не о земном. Ибо вы умерли» (Кол. 3:2—4). Речь не о том, чтобы не смотреть телевизор или не улыбаться. Умерли не для этого. Смерть есть восхождение в жизнь вечную. Это совершилось благодаря Христу. Главный враг человечества стал единственной ступенькой, помогающей взойти к Богу. Да, мы знаем об особом даре Божьем – восхождении без смерти на Небо. Но это удел единиц. Все остальные только вратами смерти восходят в жизнь вечную. Не единожды за жизнь мы можем видеть, как Господь исправляет и поворачивает к лучшему ужасные события нашей жизни. Мы делаем вывод ошибочный: Бог так дал – совершить грех нам или ближним, чтобы через него мы преобразились. Преображение через грех невозможно! Но Господь может повернуть ситуацию, изменить её и помочь нам использовать её в наше благо. «Вы умерли» — это потому, что вы себя похоронили для греха. Нет, он частично присутствует в нашей жизни. Но это не есть естественное для нас состояние. Мы уже частично себя опустили в добрую землю, похоронили себя в Вечности, как семя, чтобы прорасти из неё вверх, навстречу Богу.
На Литургии мы просим о сослужении нам всех небесных сил. Так соединяется человечество в единую церковь. Так соединяется разделённый мир. Горнее принимает восходящее земное. Ангелы, святые, усопшие, Сама Богородица – все вместе с нами в Царстве.
Стоит коснуться ещё такой важной вещи, как освящение предметов. Мы зачастую воспринимаем освящение вещей по-язычески: над вещью произнесена некая формула-заклинание. И теперь вещь обрела волшебные свойства. Но никаких волшебных свойств у обычной тленной вещи нет. Так что же значит её освящение? Соприкосновение с миром вышним. Такая вещь способна сохранить некоторую сопричастность тому миру, в котором она пребывала. И этим она ценна для нас. И этим нам помогает, неся на себе благодать Духа Святаго. «Всякое освящение в Церкви не есть создание «священных предметов», своей священностью противоположных «профанным», то есть неосвященным, а отнесение их к их изначальному, а вместе с тем, и конечному смыслу, к Божьему замыслу о них. Ибо весь мiр был создан как «престол Божий», как храм, как символ Царства. Он весь по замыслу священен, а не «профанен», и сущность его — в Божественном «добро зело»… И грех человека в том и состоит, что он затмил это, «добро зело» в самом себе и тем оторвал мир от Бога, сделал его «самоцелью», а потому — и распадом, и, смертью…» «Но Бог спас мiр. Спас тем, что снова явил в нем его цель: Царство Божие; его жизнь — быть путем к этому Царству; его смысл — быть в общении с Богом, и в Нем со всем творением… И поэтому, в отличие от языческих «освящений», состоящих в сакрализации отдельных частей и предметов мiра, христианское освящение состоит в возвращении всему в мiре его символической природы, его «таинственности», в отнесении всего — к последней цели бытия… Все наше богослужение поэтому есть восхождение к Престолу и возвращение обратно в «мiр сей» для свидетельства о том, чего «не слышало ухо, не видел глаз и не приходило на сердце человеку, но что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2:9). (прот. Ал. Ш.)
Всё, что хоть единожды входило в Царство, несёт на себе печать дара Духа Святого. «И в этом ритме восхождения — из «мiра сего» к вратам храма, от врат храма — к престолу, от престола — на горнее место, свидетельствует о совершившемся соединении, о высоте, на которую вознес нас Сын Божий». Два мира соединились. И только в этом соединении и возможна жизнь мира и человека в земном мире.

Часть третья  ЕЛИЦЫ ВЕРНИИ

«Евхаристия есть всегда выход из «мiра сего» и восхождение на небо» (А. Ш.) Цитаты здесь и далее даны по вышеуказанному изданию.

Если Церковь есть Тело Христа, то наше собрание и наша молитва являются ни чем иным, как молитвой Христовой к Отцу.
Мы молимся во Христе, а Христос в нас. И это есть величайший дар Христа для Церкви – дар молитвы не просто человеческой, а молитвы богочеловеческой, где Христос становится и нашим сомолитвенником, и нашим ходатаем. «И Он Духом Своим Святым молится в нас, собранных во Имя Его.» (А. Ш.)
Собрание Церкви носит печать тайны, мы слышим возглас: «Двери! Двери!» Затворяются двери, и все верные отделяются от мира. Почему, зачем? Чтобы вновь в этот мир вернуться, принести в него благодать и ею спасать мир. Мы являемся через плоть и кровь частью мира. И через нашу причастность Творцу мир освящается. Потому мы для мира и свет, и соль, и свеча на подсвечнике, и вода живая…«Мы отделяемся от мiра, чтобы… его возвести в Царство, его сделать снова путем к Богу и причастием вечного Божьего Царства. В этом — назначение Церкви, для этого она оставлена в мiре, как часть его, как символ его спасения.» (А. Ш.) Мы — та часть мира, где соединяются Бог и человечество. И благодаря этому союзу освящается весь отпавший от Бога мир. Тем поддерживается жизнь мира.
Мы молимся о свышнем мире и спасении душ наших. Душа – так именуют в Священном писании подлинную природу человека, собственно человека, а не какую-то его часть, поскольку без души жизнь человека невозможна. И именно душа даёт нам возможность жить вечно. Душа делает нас образом и подобием Божиим. И поскольку душа в каждом, то каждый человек, даже падший и грешный, делается для Господа сокровищем. «А мир свыше это и есть Царство Божие — «радость, мир и праведность в Духе Святом» (Рим. 14:17). Это то, ради чего нужно быть готовым все отдать, от всего отказаться, всем пожертвовать… Первое прошение великой ектеньи указывает нам последнее, высочайшее назначение нашей жизни, то, ради чего мы были созданы, к чему должны стремиться и что должно стать для нас — «единым на потребу».» (А. Ш.)
Мы молимся о мире всего мира. Чтобы каждый стал соучастником Божьего Царства. Идя в храм, мы должны твёрдо помнить, что молиться обязаны не только о своих нуждах, а о нуждах всех людей и всего мира. Так врач приходит в лечебницу для того, чтобы лечить других, а не себя самого.
Господь желает видеть нас всех, своих чад, спасенными и едиными. Разделение, существующее в мире, очень горько. Людям естественно не ссориться и разъединяться, а мириться и жить духом единым. Разъединение – неестественное состояние для человека, для семьи, для церкви, для всего мира. Ведь мы есть образ и подобие Божие. Пресвятой Троице неведомы разделения и ссоры. Поэтому, идя в храм, нам нужно со всей полнотой осознавать серьёзность возложенной на нас миссии: молиться о спасении всех.
«Молитва распространяется и охватывает собою весь мiр, всю природу, все человечество, всю жизнь. Церкви дана власть и сила возносить эту вселенскую молитву, ходатайствовать перед Богом о всём Его творении. Как часто мы сужаем свою веру и религиозную жизнь до себя, до своих нужд, забот и потребностей, и забываем назначение Церкви всегда и всюду «моления, прошения и благодарения за всех человеков…» И, приходя на Литургию, нам нужно снова и снова учиться жить в ритме церковной молитвы, себя и свое сознание расширять до полноты Церкви…» (А. Ш.)
Елицы вернии, которые верные, спасайте мир!
Часто мы выстраиваем картину мира так: мир профанен, непосвящён. Но через церковь мир получает освящение. Это представление не вполне верное. Мир изначально был задуман, как Божий Престол. Поэтому он весь освящён от своего сотворения. Церковь не делает мир освященным, а лишь помогает миру, его предметам, личностям, всему, что существует в мире, вновь вернуться к тому, откуда мир вышел. Церковь не освящает, не создаёт волшебные, охранные, священные предметы в противовес несвященным, неволшебным, а возносит нас и всё вокруг нас к истокам. Человечество через церковный путь преодолевает грех. А грех, первый грех, как раз и заключался в том, что человек решил «попробовать» жить отдельно от Бога. Человек сделал мир самоцелью. А самоцель в земном есть тление, распад и смерть. Но и сейчас для нас всё та же самоцель — жизнь в миру. А церковь в нашем представлении нужна лишь для создания волшебных предметов или произнесения сакральных слов, которые помогут изменить мир так, чтобы нам было удобно в нём выжить. То есть, в церковь мы идём ради земного: через церковь подчинить мир себе, чтобы он был у нас “на посылках”, как в известной сказке рыбка.
Мы изменили отношение к таинствам. Что для нас, например, исповедь и покаяние? Это, прежде всего, раскаяние в своих грехах. Но изначально предполагалось, что чин исповеди соединяет отпавшего человека с Церковью. С помощью исповеди мы возвращаемся в лоно Церкви, принося покаяние за отрыв от неё. А что является прежде всего оторванностью от церкви? Редкое причащение. Человек, не причащавшийся несколько воскресений подряд, уже сам по себе отпадает от Тела Христова. И чтобы иметь возможность возобновить Евхаристическое общение, он обязан принести покаяние. Таковы истоки исповеди. В пору редкого причащения исповедь была закреплена перед причастием как обязательное таинство. Ведь не причащавшийся долго Святых Таин уже не мог к ним подойти без разрешительной молитвы. Именно поэтому в храмах, где прихожане причащаются каждую литургию, священники благословляют приходить на таинство исповедания грехов либо раз в месяц, либо по личной надобности человека, если согрешил и болит душа. Но перед причастием исповеди, как обязательной, для воцерковлённых прихожан нет.
А что есть таинство брака? Для нас это просто освящение семейных уз и узаконение «греха» пред Богом. Меж тем таинство брака есть таинственный союз Христа и Церкви. Перевёртыш нынешнего сознания заключается ещё и в том, что в церковь ходят в основном женщины. Но ведь женщина олицетворяет в брачном союзе Церковь. А Христа ведь олицетворяет мужчина, муж.
Любое таинство было не мыслимо без Литургии. Более того, часто таинства встраивались в саму Литургию. Вершина любого Таинства – причащение Тайн Христовых.
Почему невозможен для верующего человека обман, ложь, нарушение обещания? Христос есть Слово. Христос есть Жизнь. То есть, Слово есть Жизнь. Солгав, мы делаем слово мёртвым. Оно уже больше не соответствует реальности. Слово живёт и даёт жизнь до той поры, пока оно искреннее и истинное. И потому ложь немыслима для православного человека.
Уже говорилось, что Малый вход – это древнее вхождение в храм. Собирались верующие и входили под пение Трисвятого в храм Божий. Великий вход – возношение в алтарь Даров. По древней традиции причащались в алтаре все – и священнослужители, и мужчины, и женщины. Великий вход – это следующая ступенька в Небо, реальный подъём ещё выше. Вообще в любом храме есть два места для служения – это центр храма и алтарь. Например, полиелей совершается в центре храма, а не в алтаре. Эта большая площадка для духовенства перед алтарём называлась «вима» или «бема». Служение на виме, на беме – так именовалось совершение священнодействия в центре храма, перед алтарём. Там же располагается до сих пор и место для архиерея. Вообще раньше в алтарь священник заходил не так часто. В основном служение шло на биме. У русских она была по центру. У греков несколько смещена в правую сторону.
Священник восклицает: мир всем! Где у нас может быть мир? Только во Христе и со Христом. По древней Традиции – Мир есть одно из имён Христа, наряду со Словом. Миру – Мир! Миру Христос! Да будет мир со Христом – вот что означает это древнее выражение.
Вход с Евангелием не является инсценировкой, театральным действием. Это реальное вхождение Христа через Слово. «Где два или три собраны во Имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20) «Слово Божие обращено не к одному разуму, а ко всему человеку, к той его глубине, или, на языке св. отцов, — сердцу, которое и является органом религиозного познания в отличие от неполного, дискурсивного и рационального знания «мiра сего». Слышанию и пониманию Слова предшествует «открытие ума» (А. Ш.)
Значит ли, что мы не можем прийти в храм со своей болью, своими нуждами? Конечно, нет! Существовала благочестивая традиция: молиться всем миром, всей церковью за того, у кого в жизни появились трудности. «Антиномия христианства в том, что оно одновременно направлено на целое — на все творение, весь мiр, все человечество, но столь же целостно и на каждую единственную и неповторимую человеческую личность. И если исполнение личности человеческой в том, чтобы «держать собор со всеми», то исполнение мiра в том, чтобы встать жизнью для каждого, кому Бог этот мiр подарил как жизнь. Христианская вера может сказать о мiре, что он создан для каждого, и о каждом человеке, что он создан для мiра и отдачи себя за “мiрский живот”…» (А. Ш.)
Каждый из нас учится в церкви преодолевать эгоизм, начинает видеть боль ближнего и боль всего мира. «Можем мы теперь любовь Христову, живущую в Церкви, обратить ко «всякой душе христианской, скорбящей и озлобленной, милости Божией и помощи требующей…
Сугубая ектенья остается в какой-то мере — открытой: в нее и сейчас вставляются особые прошения — о болящих, путешествующих, празднующих то или иное семейное событие и т. д. Практику эту нужно объяснять и углублять. Ибо потому-то и отделились от Литургии, от общего дела, частные панихиды, молебны и стали частными требами, что ослабла в самом церковном сознании сопряженность общего и личного, что перестали мы саму Литургию воспринимать как одновременно космическое таинство спасения мiра и приношение Богу — «скорбей людей, плененных воздыханий, страданий убогих, нужд путешествующих, немощных скорбей, старых немощей, рыданий младенцев, обетов дев, молитв вдов и умиления сирот…»
Молитвы об оглашенных должны, таким образом, сохраняя свое непосредственное значение, стать для нас постоянным напоминанием и судом: что вы, что ты, что ваша Церковь делаете для миссии Христовой в мiре? Как исполняете основную заповедь Главы Церкви: «Шедше в мiр весь проповедуйте Евангелие всей твари»?» (А. Ш.)
Вот заканчивается литургия оглашенных. И теперь оглашенные должны покинуть храм. А вместе с ними должны покинуть храм и все крещёные, кто не собирается причащаться. Двери затворяются. Начинается Литургия верных – тех, кто подойдёт к Чаша и примет Святые Дары…которые верные — елицы вернии…
«И не только мiряне, но и священники попросту забыли, что Евхаристия по самой своей природе есть закрытое собрание Церкви и что в этом собрании все до единого посвящены и все служат — каждый на своем месте — в едином священнодействии Церкви. Что служит, иными словами, не священник, и даже не священник с мiрянами, а Церковь, которую все они вместе составляют и являют во всей полноте.
Недостаток современной церковной психологии состоит в том, что вся жизнь Церкви мыслится с точки зрения взаимоотношений духовенства и мiрян. Мы Церковь уравняли с духовенством, а «мiрян» с мiром…, а это в свою очередь искажает как само это взаимоотношение, так и понимание духовенством и мiрянами своего места в Церкви.» (А.Ш.)
Обратим внимание на колоссальную разницу понятий… Раньше: миряне — часть церкви, это те, кто проповедует в миру словом и делом. Сейчас: миряне — это те, кто не являются частью церкви, а просто в неё ходят. Теперь мирянам, которые хотят стать «активными», необходимо войти в клир, стать служащими клира, иными словами, работать в церкви. А остальная часть мирян осознаёт себя пассивными: они полностью уверены, что «батюшка служит литургию». А они просто приходят в храм, где стоят и молятся о себе. Или просто стоят. Тщетны таблички в храмах: «кто разговаривает в церкви, тот накликивает беду». Люди не понимают, что они служат вместе со священником, ибо только вместе – духовенство и миряне – составляют Церковь. И оттого людям непонятно, что плохого в том, что они потихоньку разговаривают друг с другом? Или такой момент: люди благоговейно молятся. Но едва закончилась литургия, как люди выходят из храма, начинают активно перемещаться и общаться. А меж тем в алтаре идёт причащение священников и дьяконов. И в эти минуты в храме надлежит сохранять трепетную тишину. Ведь начало Евхаристии! Но алтарь закрыт от взоров прихожан. И они искренне думают, что просто в службе сделан перерыв перед причастием. Возможно, для того, чтобы пономарь прошёл с подносом и собрал на храм деньги.
«Будучи новым народом Божиим, собранным, искупленным и освященным Господом Иисусом Христом, она (церковь — М.П.) им посвящена для свидетельства о Нем в мiре и перед мiром.
В этой новой жизни нет разницы между сильными и слабыми, рабами и свободными, между мужским полом и женским, но «кто во Христе, тот новая тварь» (2 Кор. 5:17). Не мерою дает Бог Духа, все Им освящены, все призваны к полноте и совершенству, к «Жизни с избытком»…
Церковь не есть религиозное общество, в котором Бог через священников властвует над людьми, но само Тело Христово, не имеющее другого источника и содержания своей жизни, кроме Богочеловеческой жизни Самого Христа.
Это значит, что в ней никогда человек не подчинен человеку (мiрянин — священнику), но все соподчинены друг другу в единстве Богочеловеческой жизни.
…Чтобы “мы поступали в мiре сем, как Он”» (А. Ш.)
Все мы подчинены только Богу. И служим только Ему.
Неправильно так же думать, что миряне – это «второразрядные священники». Слова «Царственное священство» означают иное: священники служат таинства, а миряне несут благодать в мир, освящая и исправляя его. И ноша их высока, нелегка, жертвенна.
«Таков в конечном итоге смысл этого возгласа «Елицы вернии…». Им Церковь отделяется от мiра, потому что, будучи Телом Христовым, она уже «не от мiра сего». Но отделение это совершается ради мiра, для принесения Жертвы Христовой “о всех и за вся”». (А. Ш.)
Иными словами, покидая храм после литургии, мы должны нести свою миссию в мир: быть ему светом и солью. Чтобы каждый, глядя на порядочность, доброту, веру православных в помощь Божию и мир горний, проникался уважением и к верующим людям, и к церкви, и к Богу. Чтобы каждый, общаясь с крещёным человеком, возжелал бы сам покреститься и стать верным… Если некрещёный человек, общаясь с крещёным, сам захочет стать членом церкви, захочет, чтобы слова “елицы вернии”, касались и его… — миссия православного мирянина выполнена.