Нестяжатели

Удивительно, но мысли Иоанна Златоуста вновь возродятся в христианской православной жизни в России. Правда, наверное, слишком поздно. И всё же, это чудо! Светлая проповедь Иоанна Златоуста теперь трепетала, как пламя свечи, задуваемое ветром революции, но не гаснущее, по-прежнему живое, в устах русского нестяжателя — отца Спиридона.
В миру Георгий Степанович Кисляков. Родился 4 марта 1875 в селе Казинка, Скопинского уезда Рязанской губернии. Умер 11 сентября 1930 в Киеве. Священнослужитель Русской православной церкви, архимандрит (с 1915 года), общественный деятель, публицист, автор антивоенных произведений.
Тринадцатилетним подростком он решил добраться до Киева, а потом до Афона. Мальчик сызмальства удивлялся красоте мира, устроенного Богом. В своих молитвах он просил: Господи! Помоги, чтобы я любил тебя, чтобы я стал Твоей любовью! Одной любовью!
Он действительно, никогда не допускал в себе ненависти, злости. Злобу мира можно победить только любовью – это его кредо, от которого он не отступил. Поразительно, что, прибыв в Киев, в Лавру и услышав пение лаврских монахов, он подумал: «Мне казалось, если бы дьявол хотя бы один раз заглянул в Успенский храм этой лавры, то он, услышав лаврское пение, наверно покаялся бы!»
Будущий отец Спиридон, получивший от Бога дивный дар любви, шёл пешком из Киева в Одессу, один… Он никого не боялся. Он часами молился, он любовался красотами природы, воспринимая её, как естественный храм Божий. Он плакал чистыми слезами радости. Господь давал силы. «По два, по три дня я ничего во рту не имел, но я чувствовал себя совершенно здоровым и сильным. Через пятнадцать дней я, наконец, добрался и до Одессы. Как только я стал подходить к Одессе и увидел море (я его никогда не видел), то душа моя опять забилась ключом радости. Я весь в слезах смотрел на это море. И все время шептал: «Господи, Ты все можешь, проведи меня на Афон». Когда я вступил в самый город, то прежде всего я стал расспрашивать: где Пантелеймоновское подворье; мне указали, где оно находится.”
Юноша, ведомый Господом, достиг Константинополя.
“Сильное, неотразимое впечатление на меня произвел храм св. Софии. Здесь я плакал, но слезы мои были не чувство всеподавляющего страха, а величия сего святилища Господня. Я не скорбел, как другие, что этот храм стал мечетью, я с этим в душе своей мирился, зная то, что и мечеть есть храм Божий.»
Судьбоносно пересеклись пути Иоанна Златоуста и юного мальчика, будущего проповедника России. «В Константинополе монахи тоже меня любили и любили горячо. Здесь я часто ходил по разным святым местам. Один раз я отправился в Софию, и там я встретил кучку мулл. Эти муллы обступили меня, и два из них хорошо говорили по-русски. Я вступил с ними в дружескую беседу. Они мне сказали, что здесь, в сем храме, когда-то гремели речи Иоанна Златоуста. Эти слова турецкого муллы так на меня сильно подействовали, что я с этого самого момента почувствовал какое-то тяготение к проповедничеству. Я горячо просил Господа Бога и Царицу Небесную, чтобы и я был проповедником. С этого времени я начал читать Священное Писание, святоотеческие книги, творения отцов Церкви. Более других отцов я любил Оригена, Василия Великого».
А юродивый Максим так наставлял Георгия: «Без молитвы, – ответил он, – нельзя любить Христа. Чаще молись, и молитва родит в тебе любовь к Богу. Молись в лесу, молись за сохой, молись в поле, молись во рвах, но молись так, чтобы тебя никто не видел. Еще я должен сказать, как и дух во мне говорит: с минуты Воскресения Христова вся земля стала троном Спасителя Господа. Трон самый, где является Воскресший — наши сердца. О, дивны дела Божии! Когда я помяну имя Воскресшего Христа, тогда я делаюсь как бы пьяным от радости. Тогда Христос представляется мне не столько небесным, сколько живущим среди нас на земле, живым, действительным Царем Славы, почивающим в сердцах наших. Если бы мы имели чистое сердце, мы бы Его телесными даже очами видели, как Воскресшего Сына Божия, живущего на земле с нами, со Своими братьями и учениками. О, дивен Христос, Воскресший – Господь, брат наш по человечеству и Бог по Божественной Своей природе.»
Не один раз проповедник чувствовал раздвоение в душе. Он понимал, что изменяет тем жизненным принципам, которые он избрал изначально. Так, например, неловко чувствовал он себя в Иерусалиме, когда невольно проникался горем, осуждением и неприятием увиденного: греки торговали всем и вся. Иконки, крестики и прочее по большой цене продавались богомольцам. Собирались большие пожертвования за прочтение записок. Особенно много денег теряли русские набожные женщины, наивно полагавшие, что, если они доберутся до Иерусалима и именно там помолятся, все их горести улетучатся в миг. Но тяжелее всего, когда его поставили быть проповедником на крестных ходах, цель которых была всё та же: получить большой доход.
«Почти в каждой своей проповеди я обращался к народу, говорил ему о том, что эта икона — чудотворная, что перед нею нам должно молиться, что лик сей иконы сам смотрит в глубь вашей совести, что вы не укроетесь от этого взгляда, что святые взоры обращены, к вам для того, чтоб пробудить в вас дух молитвы. Так говорил я. А потом болела и ныла во мне душа моя. “Боже мой, – думал я, – что я делаю! Ведь я сам торгую святыней, ведь я думаю не о вашем спасении, не о молитве вашей, но о том, как бы побольше собрать денег для своего архиерея. Разве он защитит меня перед Богом в день Суда за это кощунство?” Я шел к народу, жаждавшему любви Божией и продавал этому доброму и доверчивому народу дары Божественной благодати. О, как далеко я ушел от своего прямого евангельского долга! И не я один, потому что я не от себя самого учил, но послал меня епископ, я делал то, что и другие делали по традиции до меня и после меня.
По рукоположении ждало меня новое тяжкое испытание: я вновь был командирован с крестным ходом по Забайкальской области. Если хождение с крестным ходом и не убило во мне до конца веры, то это уже дело милости Божией. А я теперь, через много лет, не могу без содрогания душевного вспомнить всех ужасов, тогда мною пережитых, от этого страшного кощунственного обирания карманов народа, верующего и доброго.»
Отец Спиридон любил всех. Так он решил ещё в самом начале своего пути к Богу. Именно поэтому, не страдая гордостью: я- христианин! – он имел возможность получать уроки ангельской чистоты и от язычников, к которым православные братья относятся, зачастую, свысока. Лекарство было горьким!! Но отец Спиридон принимал Божьи уроки и старался менять себя и тех, кто слушал его проповеди.
Однажды он миссионерствовал в Бурятии. Вот такой произошёл у него разговор с крещёным бурятом по имени Иван:
– Зачем же ты имеешь у себя в юрте бурханов? Тебе нужно иметь только одни иконы и молиться Богу истинному Иисусу Христу.
– Я, бачка, прежде так и делал, молился только вашему русскому Богу. Но потом у меня умерла жена, сын, пропало много коней. Мне сказали, что это наш старый бурятский Бог шибко стал на меня сердиться и вот, что он мне сделал: жену умертвил, сына тоже, коней угнал. Я и стал теперь и ему молиться, и вашему русскому Богу. Знаешь, бачка, это шибко тяжело и больно мне теперь стало на душе, что я променял своего Бога на вашего нового, – сказав это, бурят заплакал.
”А мне стало до боли жалко его, а с тем вместе жалко стало и всех, ему подобных. Я как-то сразу понял, что значит обокрасть духовно человека, лишить его самого для него ценного, вырвать и похитить у него его святое святых, его природное религиозное мировоззрение, и взамен этого ничего ему не дать, за исключением разве лишь нового имени и креста на грудь. Тот бурят, о котором я говорил, представился мне самым жалким и несчастным человеком в мире: лишенным прежней религии и брошенным на произвол судьбы. С этого дня я дал себе слово, что крестить я инородцев не буду, а буду им только проповедовать Христа и Евангелие. По моему убеждению, так обращать людей ко Христу, как поступили наши миссионеры с бурятом, это значило бы являться прежде всего палачом душ человеческих, а не Христовым апостолом. Не знаю, прав я был или не прав, но с этого времени я только проповедовал Слово Божие, предоставляя другим миссионерам крестить инородцев.»
К сожалению, в церкви довлела отчётность. Нужно отчитаться: покрестили столько и столько язычников там-то и там-то. Миссионеры крестили и… считали свою миссию выполненной. За большие цифры в отчётах их хвалили, давали больший оклад и представляли к наградам. А новокрещёные… умирали от тоски и горя. Ведь ко Христу нельзя прийти за одну проповедь! У людей отбирали то, с чем они жили и умирали. Но не учили, не воспитывали дальше, а бросали на произвол судьбы. В результате – сокрушённая душа! Потому отец Спиридон принял для себя такое решение: он проповедует, трудится над душой человека до тех пор, пока душа сама захочет стать христовой! Человек должен осознанно, сам пожелать принять крещение. Не в сиюминутном порыве после пламенной проповеди! Крещение должно стать серьёзной переменой жизни.
На всю жизнь запал отцу Спиридону бурят Иван с раненным сердцем. Но ещё более тяжёлый урок он получил от буддистских лам.
«Как мне казалось, ламы слушали меня с затаенным дыханием. Окончив свою речь, после маленькой паузы, я уже думал уходить, но вижу, поднимается один из этих лам, делает мне поклон, становится среди своих единоверцев и начинает говорить целую речь, обнаруживая гораздо большие познания, чем я мог предполагать. Не могу со всею точностью передать его слов, так как и речь его была пространна, и я был тогда очень потрясен и взволнован. Но вот что приблизительно он говорил: “Господин миссионер, вы изложили нам вашу христианскую религию, и мы с большою любовью слушали вас и каждому вашему слову внимали. Теперь мы просим послушать и нас, язычников, некультурных людей. Да, господин миссионер, действительно, христианская религия есть религия самая высокая, общемировая. Если бы и на других планетах жили подобные нам разумные существа, то и они иной, лучшей религии не могли бы и иметь, чем христианская. Потому что христианская религия не от мира, но Божие откровение. В христианской религии нет ничего человеческого, тварного, она есть чистая, как слеза или кристалл, мысль Божия. Мысль эта есть тот Логос, о котором Иоанн Богослов говорит, что Он плотью стал, стал воплощенным Богом. Христос и есть воплощенный Логос. Его учение показало миру новые пути жизни для человека и явилось для него откровением Божией воли. Воля же эта в том, чтобы христиане жили так, как жил и Христос. И учение Христа было эхом Его жизни. Но посмотрите сами, господин миссионер, посмотрите беспристрастно, живет ли мир так, как учил Христос? Христос проповедовал любовь к Богу и людям, мир, кротость, смирение, всепрощение. Он заповедал за зло платить добром, не собирать богатства, не только не убивать, но и не гневаться, хранить в чистоте брачную жизнь, а Бога любить больше отца, матери, сына, дочери, жены, даже больше себя самого. Так учил Христос, но не такие вы, христиане. Вы живете между собою, как звери какие-либо кровожадные. Вам стыдно должно было бы и говорить о Христе, у вас рот весь в крови. Среди нас нет никого по жизни хуже христиан. Кто здесь больше всего плутует, развратничает, хищничает, лжет, воюет, убивает? Христиане, они – первые богоотступники. Вы идете к нам с проповедью Христа, а несете нам ужас и горе. Я не буду вспоминать инквизиции, не буду говорить о том, как с дикарями поступали христиане. Я вспомню недавнее время. Вот началась строиться великая сибирская дорога. Она, как вам известно, проходит около нас. И мы радовались, вот, мол, русские несут в нашу дикую некультурную жизнь свет и любовь христианской жизни. Мы с нетерпением ожидали, когда дорога подойдет к нам. И дождались к ужасу и горю своему. Ваши рабочие приходили к нам в юрты уже пьяные, спаивали бурят, развращали наших жен, среди нас самих появилось пьянство, грабежи, убийства, драки, ссоры, болезни. У нас до той поры не было замков, потому что не было воров, тем более, не было убийства. А теперь, как наши буряты вкусили вашей культуры и узнали, в чем, по-вашему, настоящая жизнь, то уже и мы не знаем, что с ними делать. Да сохранят Аббида и Мойдари нас от таких христиан! Такие же и ваши миссионеры. Они сами не верят в то, что проповедуют. Если бы они верили в это и жили так, как Христос учил, то им и проповедовать было бы не нужно никому: мы все бы приняли христианство. Ведь дело сильнее слова. Как бы мы, в самом деле, остались во тьме, если бы возле себя увидели свет? Вы напрасно думаете, господин миссионер, что мы такие невежды, что не знаем, где и что такое добро и зло. Но мы боимся, чтобы от вашего христианства нам не стать еще хуже, чтобы совсем не озвереть. Мы видели ваших миссионеров таких, которые любят деньги, курят табак, пьют и распутничают, как и наши плохие буряты. А таких миссионеров, которые бы подлинно любили Христа больше себя, таких мы не видали. Ваши священники говорят, что они от самого Христа получили власть прощать грехи и очищать души, изгонять нечистых духов, исцелять всякую болезнь в людях. А вы, христиане, не только не показываете нам этой своей власти, чтобы все злое, нечистое, уродливое отсекать, очищать и врачевать, но вы своею жизнью только заражаете язычников. Нет, господин миссионер, сначала пусть сами христиане поверят своему Богу и покажут нам, как они его любят. Тогда и мы, быть может, примем вас, миссионеров, как ангелов Божьих, и примем христианство”.
После этого лама сел, а я все время сидел, как сам не свой, как громом пораженный. Если бы шеретуй не предложил мне подняться, то я, кажется, и не сошел с этого места. В жизни не переживал я такого жгучего стыда и обиды за христианство, как во время этого разговора и после него. Я простился с шеретуем, сел на своего коня и поплелся куда глаза глядят. Был я еще светским в то время. Уехал я с самой тяжелой думой о себе, своей жизни, о современных христианах вообще. Как мне ни было больно и обидно, но я сознавал, что во многом буддийский лама был прав, я не мог лично на него обижаться.
“Что же это такое, – думал я, – неужели врагами проповеди о Христе являемся мы сами – христиане? Неужели наша жизнь позорит в мире христианство?” И я остро чувствовал, что и действительно, жизнь моя идет вразрез с Евангелием. Проехал я верст восемь и не мог дальше двигаться от страшной головной боли. Я остановился, спутал коня, разостлал войлок, лег на землю вниз лицом, и слезы ручьем хлынули из глаз моих. Здесь я и уснул. Проснулся вечером, голова болеть перестала, но на душе было смертельно тяжело. Хотелось плакать, рыдать. “Боже мой, Боже мой! — твердил я. – Язычники нас христиан боятся, как чумы какой-либо, боятся заразы для себя от нашей худой, безнравственной жизни”. Я, как иступленный, начал кричать: “Господи, Господи! Что хочешь делай со мною, только дай мне любить Тебя всем моим существом. Пусть я буду каким-нибудь животным, собакой, волком, змеей, всем, чем Ты хочешь, только чтобы Тебя я любил всем своим существом. Мне веры в Тебя мало. Я хочу любить Тебя и любить так, чтобы весь я был одною любовью к Тебе! Слышишь ли, Господи, мою горячую просьбу, обращенную к Тебе?” Так я раздирающе кричал во весь свой голос…
– А вы, дорогой лама, как вы сами думаете о Христе?
– Я думаю, – ответил лама, — что Христос и Будда – два брата, только Христос будет светлее и шире, чем Будда. Если бы все люди были чистыми буддистами, – продолжал лама, — они спали бы спокойно; а если бы все люди были чистыми христианами, то они бы вовсе не спали, а вечно бодрствовали в несказанной радости, и тогда земля была бы небом.”
Это рассуждение потрясло отца Спиридона. Вот как, оказывается, язычники видят христианство! Христианство делает землю Небом!… Но… беда вся в том, что истинных христиан на земле очень мало.
Не стоит думать, что отец Спиридон , а уж тем более, я, смиренный автор! – позволяем себе выпады против христианского общества. Ни в коем разе! Цель одна: чтобы каждый крещёный человек понял: быть христианином – это серьёзно, это трудно, но и очень важно! Ведь идеал для каждого крещёного человека – Сам Христос! Быть христианином – это не значит носить крестик и ходить по воскресеньям в храм, а утром и вечером послушно читать молитвенное правило и, конечно, держать посты! Безусловно, всё это важно, но не является определяющим в христианстве. Христианин тот, кто сознательно старается быть похожим в земной жизни на Христа. Христианин тот, кто живёт, как Христос.
Доброта кардинально меняет людей и возвращает к человеческому облику. Отец Спиридон знает это не понаслышке. Он много лет проповедовал среди каторжников. Однажды его дорога пересеклась с каторжником-раскольником. Каторжник относился к отцу Спиридону очень враждебно, но однажды он заболел. Отец Спиридон пришёл к нему:
– Что ты, батюшка, меня посещаешь, или хочешь меня в Никоновскую веру обратить?
– Нет, мой друг, я этого дела не преследую. Для меня важно то, что ты сын Божий и образ и подобие Божие.
– Правду ли ты, батюшка, это говоришь?
– Да, мой друг, чистую правду говорю.
– О, Боже мой, я арестант, погибающий человек, от злобы иногда даже ругал и Бога, и вот ты говоришь, батюшка, что я сын Божий.
Слова отца Спиридона так потрясли бедного человека, что он в рыданиях покаялся за свои злодеяния и попросил причастить Тайн Христовых.
Далеко не всегда проходили мирными столкновения раскольников и священников нового обряда. Была и такая печальная история: один старообрядец вдруг переосмыслил жизнь и пришёл к глубокому покаянию.
«”Тут-то у меня и явилась мысль: пойду, мол, в один из ближайших к нашей местности монастырей православных, покаюсь, и, быть может, Бог меня простит.
Через неделю я отправился в монастырь, Сергиевскую пустынь. Начал уже каяться священнику, да и скажи ему на духу, что, мол, я, батюшка, раскольник. Как услышал этот-то священник, что я раскольник, а он давай меня тут же в церкви срамить, ругать, называть меня врагом Христовым, беспутным человеком и т.д. Я как стиснул зубы, да и закатил его по макушке! Ох, как я тогда озлобился. С этого дня я решился, как говорят, на все…”
Арестант замолчал. Молчал и я»…
Вот так вышел человек из Божьего храма не умиротворённым, покаявшимся грешником, а злейшим убийцей, который в конце концов попал за свои злодеяния на каторгу. Но для этого ли существует православная Церковь и мы, христиане?! Бездумное «обличение» инакомыслящих часто сокрушает человеческую судьбу. И это явно не христов поступок.
Благо, рядом с арестантом оказался отец Спиридон, живым принципом которого во всю его жизнь было: люби всех! Как всех любит Бог. Потому исповедь каторжника закончилась в этот раз благодатно:
«После большой паузы арестант вскинул на меня свой взор и спросил: “Батюшка, вы можете меня исповедать и причастить Святых Тайн, только бы так, без всякого присоединения.”
– Когда желаешь, сын мой, — ответил я, – я всегда готов для тебя это дело сделать.
Арестант бросился лицом в поду­шку и весь затрясся от рыдания. Через несколько дней я его исповедал и причастил Святых Тайн. Можете себе представить, какое ликующее состояние духа было у этого бедного арестанта! Через недели две он вторично пожелал исповедаться и причаститься Святых Тайн. Как мне было радостно видеть его всегда молящимся в церкви и молящимся со слезами!
– Сын мой, – ответил я ему, — Христос таковых и пришел на землю спасать, как вот ты и я. Ведь нет ни одного святого, который бы не грешил перед Богом, и нет ни одного грешника, который не творил бы когда-нибудь добра. Святость человека перед Богом не количеством добродетелей создается, а качественным отношением себя к Богу и Его Святой воле.
Во время моих духовно-нравственных бесед я всегда старался доказывать арестантам, что для нас нет различия среди людей, что люди все дети Единого Отца Бога, что Он так же любит и милует самого закоренелого грешника-преступника как и великого святого, даже любовь Божия часто из жалости к грешнику ближе является ему, чем великому святому.»
«Господи, да Ты ли это посетил грязную, окровавленную кровью ближних моих хижину души моей!»
Повстречался отцу Спиридону и человек, рассуждающий о государственных устоях и морали, которая складывается в законопослушном обществе. Внешне законопослушном.
«Возьмите хотя бы публичных женщин, не среда ли их фабрикует? Мало того, что они из-за куска хлеба продают тело и душу свою чужим страстям, но среда их даже затирает, презирает и делает из них один позор не только христианству, но и вообще всему человечеству!
Когда посмотришь, что весь мир живет одним насилием, когда всякие законы и власти общественной жизни представляют из себя один бесчеловечный пресс, которым насилуется, прессуется человечество кровавыми руками маленькой кучки людей, то как-то невольно поднимаются в тебе страсти, и уже тут решаешься на все! Наконец озлобляешься, делаешься диким зверем. Поверьте мне, батюшка, временами хотелось бы погубить весь мир, хотелось бы сжечь его, раздавить, сделать из него одно кровавое болото, да и это болото высушить, превратить в порошок и развеять его по бесконечному пространству! Что это за мир? Его нужно погубить! В нем, кроме одного лицемерия, насилия, подлости, ничего нет. Нас сторонятся, запирают в тюрьмы, надевают на нас кандалы, вешают нас, предают смертной казни, а нас от этого не убывает, но, наоборот, все больше и больше увеличивается. Отчего же это так в жизни людей получается?
Оттого, батюшка, что в настоящее время люди все сделались рабочими той фабрики, где фабрикуются одни преступники, а фабрика — это есть жизнь, жизнь человеческая…. Я содрогаюсь даже от того явления, когда вижу, как священник, перед смертной казнью преступника, причащает последнего, и через две минуты после причастия вздергивают его на виселицу, и в то время думаю, кого же они повесили: преступника или Христа? Вот что делают представители Христовой Церкви. Или сплошь и рядом начальник тюрьмы на наши крохи живет таким барином, что он, получая месячное жалование 120 рублей, учит детей в средних и высших учебных заведениях, держит целую ораву охотничьих собак, и, прослуживши шесть-семь лет при тюрьме, вывозит оттуда тысяч тридцать-сорок капитала! Вот, мой милый батюшка, что нас делает преступниками! И вот я теперь, когда услышал от вас призыв к Богу, тогда я убедился, что вы искренно любите нас и желаете нам спасения. О! Перед лучом искренней любви ни один преступник не устоит.»
Неправда ли, каждый из нас хоть раз в жизни слышал подобные слова – слова страшные, с полынной горечью: нужно уничтожить этот мир! Если мы настроены не так радикально, то мы содрогнёмся от этих страшных слов и подумаем: как так можно? Но ведь такие люди есть и их очень много! Вот в чём правда жизни. Закрывать на это глаза – неправильно. Такова правда жизни. И с этим нужно что-то делать.
Сталкивался с подобными трудностями и отец Спиридон. Так, когда началась Первая мировая война и Россия вступила в эту войну, отец Спиридон осудил решение Церкви и высказал своё резкое несогласие. Церковь не может благословлять убийство! Несколько позднее он пересмотрит свои взгляды и решит так: если уж никуда не деться от кровавых войн, то место священнослужителя – на фронте, а не в тылу. Он должен нести слово Божье среди солдат, дабы не допустить окончательного озверения людей, вынужденных убивать себе подобных. Парадокс в том, что противники даже не знают друг друга и никто не сделал из них никому зла. Человек должен ненавидеть другого человека только за то, что он находится в окопе напротив. Страшная правда войны…
Человеку раскаявшемуся бывает страшно: а что, если Бог не простит его? Тогда его поддержат слова доброго миссионера, священника, проповедника:
– Дитя мое родное, те грехи, которые будут прощены тебе, пусть они принадлежат тебе, а которые не будут тебе прощены, я их, вот перед Богом, беру на себя, – ответил я.
Отцу Спиридону встречались удивительные люди – святые. На каторге, в остроге, среди грязи, крови, вшей, среди нечеловеческой злобы, они сохраняли удивительную чистоту и мир в сердце. И попали она на каторгу – «за други своя». А случалось – и за врагов, которых они сумели возлюбить. Истинные христиане… Вот что поведал отцу Спиридону один простой святой человек, обычный, казалось бы, каторжник:
«Через дня три… я от одного своего товарища возвращаюсь домой, вижу – в моем доме крик, вбегаю в дом, слышу крик в спальне моей жены. Смотрю – жена лежит на полу с разрезанным сердцем, а возле нее стоит мой знакомый, который все время ухаживал за моей женой. Он хотел на ней жениться, но она его не любила и не вышла за него замуж. Он же, несмотря на то, что уже женат был, четверо имел детей и все же за моей женой ухаживал. Когда я посетил епископа, то с этого времени жена даже перестала ходить в театр и вообще не выходила никуда. Когда я увидел такую кровавую драму, то ужаснулся. Убийца же пал к моим ногам и просил у меня прощения. Я сразу хотел его убить, но как вспомнил Христа, то сказал ему: «Иди, больше этого не делай», — а сам пошел в полицию и заявил, что я жену убил. После этого меня судили и посадили в тюрьму. В московской тюрьме просидел сравнительно мало, меня перевели в Тюмень. Здесь я просидел четыре года. Из Тюмени меня перевели в Красноярск. Здесь в тюрьме случилось убийство. Я принял его на себя. Теперь меня через вашу Читинскую тюрьму переводят на каторгу. Знаете, батюшка, свидетель Бог, как я люблю своих братьев арестованных! Все они, как ангелы Божии, и Христос непременно их спасет. Когда будет Страшный Суд, то Христос скажет всем арестантам: «Узники Мои, страдальцы Мои, меньшие братья Мои, идите ко Мне, Я для вас особую обитель у Отца Моего уготовал, она создана из ваших страданий и горячих слез, просветитесь же, как солнце, в Царствии Отца Небесного!» И все арестанты тогда возрадуются и вечно восторжествуют в Царствии Агнца Божия.»
Такие люди спасали отца Спиридона, вдохновляли на подвижнический труд миссионера и проповедника. Нет, есть у нас истинные христиане! На них, как на краеугольном камне, держится наша Православная Церковь.
Однако ж, и самому отцу Спиридону пришлось услышать попрёк в свой адрес. Казалось бы, попрёк несправедлив: без тёплой шубы не обойтись в тех суровых краях. Если надеть худую одежонку, то конец всем проповедям: простудился и умер. Но… у арестантов такой одежды нет!
«Во время моей духовной беседы из толпы арестантов вдруг я слышу: «Хорошо вам, сытому, одетому в енотовую шубу разводить нам мораль, вы бы обратились к начальству нашему, чтобы оно хоть кормило бы нас лучше.
Я ведь себя не считаю анархистом, пусть власть была бы, пусть начальство существовало бы, я против этого ровным счетом ничего не имею, но зачем, зачем низводить Христа на степень жалкого служки, который обязан обслуживать этих насильников, кровопийц и тиранов человеческой жизни. А архиереи, им только давай деньги, награждай орденами, дай им власть, и тогда говори: прощай Христос, прощай христианство, идеалистическая утопия, недомыслие и невежество галилейских рыбаков! Я вот как-то совестью мучаюсь, что отрекся от христианства.
– Сын мой милый, не надо малодушничать, предайся терпению, вспомни Христа. Он не проклинал мир, который Его распял, а молился за него. Наши проклятья людей есть признак нашей беспомощности и крайней ограниченности нашей силы по отношению друг к другу. Христос бы мог одною своею мыслью уничтожить не только своих врагов, но и весь мир превратить в совершенное небытие и что же? Он молится за своих врагов и не противляется злом злу…»
Беседа с мусульманином. Тоже живая душа, которую нужно беречь, исцелить словом, а не ранить. Только добрым словом можно привлечь ко Христу. Мусульманин не желал расставаться со своей верой. Но его беспокоило и мучило утверждение христиан, что, кроме них, никто не спасётся.
Жестокие слова: «да, вам не спастись!» — вряд ли бы подвигли правоверного поменять свою веру на христианство. Это отец Спиридон понимал. И он решил объяснить так:
– Скажи мне, Али, если у тебя от всех трех жен были бы дети и из них два, три были бы слепы, как ты думаешь, всех бы ты считал их своими детьми или нет?
– Конечно, все мои дети, и я, как отец, любил бы всех, а слепых еще более.
– Так, Али. И Бог всех нас, без исключения народностей и вероисповедания, любит такою бесконечною любовью, что наша самая сильнейшая любовь, сравнительно с любовью Божиею, то же, что осколок льда с солнцем!
Али при этих словах молитвенно поднял свои руки и, приложив их к голове, медленно произнес:
– Аллах! Это так учит христианство?
– Да, – ответил я ему.
Несомненно, простое и доходчивое объяснение растопит сердце Али. И кто знает, может быть, он не захочет больше быть слепым ребёнком и скоро прозреет? И солнце веры Христовой согреет его сердце…
Но не всегда так просто ответить на вопрос мусульманина. Особенно, если вопрос такой:
«Я удивляюсь, что христиане имеют такую веру и так живут скверно. Наша магометанская хуже вера, а живут крепче Вас. Если бы все персы стали христианами! Тогда бы так не жили бы, как Вы живете. У вас, у русских, есть такой великий Бог Христос, и вы живете так, как будто у вас никакого Бога нет. У вас пьянство, воровство, людей бьют, женщины бегают, мужья другой жена бегают, детей маленьких бросают на улицу, дети родителей не слушают, родители детей клянут. У вас люди мало молятся…Что это такое? Это не христиане! Зачем это?»
Как видим, веру нашу многие уважают. А вот верующих – увы, нет. «Простившись с ним, я отправился на свою квартиру. Действительно, как-то делается грустно на душе. Язычники, и те нас обличают в нехристианской жизни. Куда же после этого дальше идти? Дальше этого идти нельзя. Поду­­маешь, подумаешь, да и тяжело чувствуется как-то на душе. На самом деле, во что теперь превратилась наша жизнь? Вся земля наша русская усеяна церквами, монастырями, разными, часовнями, а как посмотришь на саму-то жизнь нашу, то, как ни оправдывайся, а приходится сознаться, что мы не только не христиане, но мы никогда не были ими и не знаем, что такое в действительности христианство! Но отчаиваться пока не следует, будет время, и пшеница Христова покажется на ниве русской жизни. Я более чем уверен, что Бог любит Россию и не даст ей окончательно погибнуть.»
Ещё впереди будет революция, гражданская война. Полный развал государства, который, как оказалось ещё хуже, чем государственное насилие… Потом безбожные долгие годы. И опять, сомнительное возрождение, которое полностью укладывается в вышеприведённые строки. Но мы и сейчас верим, что Господь всё же не даст Росси погибнуть.
Возвращение к болезненной теме было постоянным: государство – это добро или зло? Без государства будет хаос. Это ясно. Но государство становится машиной, которая своими колёсами просто проезжает по душам людей. И как не возненавидеть этот мир?
– А государство?
– Это для естественного человека, то есть не для христианина, оно есть высшая норма общественной жизни; для христианина же — тот сырой материал, из которого ученики Христа должны проповедью и своею личною жизнью создавать материал для Царства Христова на земле!
Наш мир, государство – это сырой материал! Кто же будет лепить из этой гончарной глины? Господь? Нет! Мы с вами, христиане. Люди должны из сырого материала сотворить прекрасный сосуд, изделие… И на этот труд положить свою жизнь. Мир должен стать красивее благодаря нашему присутствию в нём. Не уродливей, а прекрасней должен стать мир, благодаря каждому из нас!
– Друг мой милый, если Его в самом тебе нет, то и нигде Его не найдешь. Его прежде всего нужно в самом себе искать. Если Его там нет, то нужно эту старую жизнь разрушить в себе и начать такую, в которой был бы Бог. Бог вне нас есть, только дает нам о Себе знать изнутри нас самих. Другого познания Бога нет.
– Как это хорошо. Действительно, познать и знать Бога только тогда можно, когда будешь жить жизнью Христа.
– Верно.
– Но почему же, батюшка, почти никто не живет жизнью Христа? Или же действительно трудно и даже, быть может, почти невозможно жить таковою жизнью? – спросил арестант.
– Жизнь наша должна всячески проникаться Христом, а для этого нужно прежде всего добровольное, но и бесповоротное решение со стороны человека следовать за Христом. Что бы с вами, люди, мир ни вытворял, вы раз навсегда, без всякого раздумья и саможаления, должны бесповоротно исполнять учение Христа. Грозит ли вам за это учение ссылка, каторга, виселица, смерть – для вас все эти этапы, синедрионы, Пилаты, Анны, Каиафы, расставленные и стоящие на страже своих земных интересов, выслеживающие учеников Христа, все они должны быть не страхом, не ужасом, а предметами радости и прославления своею Господа.
Пришлось встретить батюшке Спиридону и человека, который защищал сектантство. Порицал Церковь и защищал сектантство. Можно сразу отвергнуть его слова и обличить. Но не так поступает отец Спиридон. Ведь каждому человеку Бог дал разум. А ну, как и тут отыщется смыл, к которому стоит прислушаться, чтобы усовершенствовать себя и приблизить ко Христу?
– Я, батюшка, должен сказать и то, что, по моему мнению, сектанты более живые искатели Бога, они желают все пережить личным своим опытом, исследовать христианскую жизнь. Правда, у сектантов нет Евхаристии, нет священства. Но, положа руку на сердце, ведь православные несмотря на Евхаристию и законное священство несравненно хуже живут сектантов в смысле религии. В православии нет жизни, нет движения вперед. Как бы сектанты ни уклонялись в сторону от Православной Церкви, по крайней мере, -они уклоняются не в язычество и из религиозной христианской полосы не выходят. Зато православные уклонились, и почти все, то в какой-то спиритуализм, то в теософию, то в грубый и научный материализм, а христианство им так наскучило, что они от одного чтения, поповского чтения Евангелия в церкви позевывают, а во время церковной проповеди все уходят. Эх, батюшка, на что ни посмотришь, то только приходится пожимать плечами. Если кто сам решился искать спасения, решился жить по учению Христова Слова, тот только и живет, а Церковь Православная мало ему в чем помогает, потому что живых примеров не стало.”
Хотелось бы, “…чтобы к раке сего святого не прикасались бы деньги, эти деньги несчастные. Пусть бы мощи мощами были, но зачем возле и около тех святых устраивать торговлю их святостью! Всю свою жизнь этот святой жил в крайнем нищелюбии, посте, милосердии и т.д. А как умер, полежал несколько лет в земле, смотришь, уже тот святой является каким-то притоком материального богатства, предметом торговли со стороны духовенства, местом таких грандиознейших зданий-монастырей, разных гостиниц, что они по своему богатству равняются царским дворцам. Да может ли в тех дворцах с крестами да колокольнями находиться и жить жизни духовная, отшельническая? “ Человек отчётливо понимает, что роскошь и богатство несовместимы с истинной духовностью, даже если их оправдывать уподоблением церковного здания Раю. Рай исходит из сердца человеческого. А богатство сердце ожесточает.
Многие арестанты переосмысливали свою жизнь именно на каторге. Казалось бы, человек окунулся в страшную среду. Но разве где нет нашего Христа? Бог всюду! И в тюрьме тоже!
«Тут-то я и понял, что жизнь без Бога есть само сумасшествие, пляска пьяных, кошмар больных, погоня за миражем, игра в жмурки. С того времени я стал горячо молиться, читать Святое Евангелие, и, Вы знаете, с этого дня жизнь моя стала реальнее, ценнее прежней. Если, Бог даст, как окончу свой срок наказания, то решусь чисто практическим путем жить по учению Христа.»
«Я был рад, что эти узники, закованные в кандалы, идут впереди нас, священнослужителей, свободных мирян, идут ко Христу, идут путем покаяния в сонм Его святых. В Царство Божие и в кандалах можно свободно идти, и никто там не скажет: зачем сюда пришел в кандалах преступник. Никто не скажет там, что ты — арестант, что ты — лишенный всех прав состояния. Царство Божие открыто для всех, но в него можно войти путем покаяния, а не путем социальных и классовых рангов.»
Нестяжатели говорят: церковь не должна быть богатой. Она должна устремлять дух ввысь, ко Господу, а не грузить сердце человека золотыми гирями. Ещё один неожиданный аспект приоткрыл батюшке Спиридону каторжник, отбывающий срок за воровство. Имел греховную страсть грабить церковь. И вот его рассуждения:
«Ведь эти ценности совершенно не нужны Богу. Если ты хочешь от своего имущества уделить что-нибудь на святое дело, то отдай бедным, нуждающимся в куске хлеба. Это будет приятнее в глазах Божиих, чем ты золотом, бриллиантами украшаешь излюбленные иконы. И спросите их, батюшка, для чего они это делают? Икона от этого их ценного украшения святее и чудотворнее не будет, а будет только своим блеском вводить богатых в заблуждение, а бедных в искушение.
…Да ведь богатые своими богатыми приношениями желают задобрить Божию Матерь, они Ей делают этим одолжение, что вот, мол, за мое к Ней такое вещественное исключительное отношение Она будет обязана мне то то, то другое сделать, так как я Ей делал ценные подарки. А бедные, нуждающиеся в куске черствого хлеба, соблазняются этими богатыми украшениями икон и не только думают, но и вслух говорят: да что эти чудотворные иконы, они — Матушки — сами-то в золоте да в драгоценных камнях наряжены. Они нас, бедных, не знают и не могут понять нашу горькую участь. Вот где сугубый грех. Это ведь, батюшка, думал я, есть идолопоклонство. Евангелие говорит, чтобы мы душу украшали, а не иконы. Кроме этого, батюшка, чудотворных икон очень в России было мало, если бы через них наше духовенство не наживалось. Думая так, я несколько раз решался на то, чтобы похитить все эти на иконах дорогие украшения, и часть этих ценностей можно было бы уделить и бедным.”
При этих словах отец Спиридон не выдержал, улыбнулся. Иконный вор понял слабину в своих рассуждениях. Подумав, он исправился: возможно, и все уворованные ценности отдал бы бедным!
Неравенство – корень зла. Жадность и гордость в одних порождает злость, жестокость в других. Люди отчаиваются. Да, они будут стараться быть хорошими. Но… ведь жизнь от этого не поменяется! Более того, она станет ещё тяжелее. Совестливому человеку ещё тяжелее жить в несправедливом обществе. И когда будущее не имеет просвета, у людей опускаются руки.
– Нет, — заговорил третий арестант, – не ждите, товарищи, ничего хорошего от этой жизни. Раз сына Божьего распяла земная власть, то нам нечего ожидать от этого мира какого-нибудь облегчения. Мир во зле лежит. Меня считают за анархиста, а я вовсе не анархист. Я всю свою жизнь страдаю из-за того, что я всех людей считаю между собою равными.
Молодая женщина продолжает скорбную тему: «Вот я в России имею от своего законного мужа сынка и дочку, да здесь одного мальчика имею, и вот тут-то, батюшка, уже не до светлых мыслей, я о тех почти вся вычахла да и этих-то жаль».
Другой арестант, Василий: «У меня тоже в России жена и дети, да вот и здесь столкнулся с одной — какие там светлые минуты. Иногда жизни-то не рад, плачешь, плачешь да и опять за то же.»
Очень тяжело человеку держаться заповедей Божьих, когда «плачешь, плачешь», а в жизни ничего не меняется. Но так только кажется. Отец Спиридон тоже не мог поменять государственную власть и сделать Российское государство справедливым. Но как много спасённых сердец!
Нестяжатели…Тихие герои нашей Церкви… Образ Христов… Все мы помним слова Христа: и лисы имеют норы, только Сыну Человеческому негде преклонить голову…Нестяжатели идут за светом Христовым. Слава Богу, что они были, есть и будут в Православной Церкви!
Отец Спиридон во время войны вдруг однажды, увидев, как самолёт сбрасывает бомбы, окончательно убедился, что Церковь не может благословлять войну и участвовать в ней ни коим образом. Он готовит исповедь, готовит обращение к Синоду. Возможно, это поставило бы его под канонические прещения. Но один из друзей, верных друзей, уговорил подождать созыва Церковного собора. После Собора патриархом был избран Тихон. Именно к патриарху Тихону и легли на стол бумаги, подготовленные отцом Спиридоном. Никакого канонического прещения не последовало… Патриарх наградил архимандрита Спиридона правом служить Литургию с открытыми Царскими вратами.
Умер батюшка Спиридон 11 сентября 1930 года. Говорят, что все «босяки» Киева пришли похоронить добрейшего священника и человека.
Он и после смерти остался нестяжателем – скромная могилка, простая голубая оградка….Да не оскудеет нестяжателями наша Церковь!