Мой брат – Павел Акимович Сиротенко – 1923 года рождения. Из тех, кто родился в этом году, почти никто не вернулся с войны. Тяжело думать, вновь и вновь возвращаться к мысли, что и у него были бы дети, внуки… Но их нет…. Он был старшим из детей в семье. Мы были младшими. Мне было 11 лет, когда началась война. Всё пережитое до сих пор так крепко сидит в памяти, хотя, казалось бы, прошло много лет… Всё меньше остаётся тех, кто воевал в Великую Отечественную войну. Для наших внуков просто история то, что для нас было страшной реальностью. И слава Богу! Но жертва, которую принесло поколение, встретившее войну молодыми юношами и девушками, не должна забываться. Ведь зачастую, жизнь тех, кто уцелел, оказалась куда страшнее, чем смерть. Тем, кто погиб, может быть, было даже легче. Забытая жертва – напрасная жертва. Они страдали ради нас. И потому я и рассказываю о том, что помню… Чтобы их подвиг, подвиг простых, вроде бы совершенно неприметных людей, не был забыт.
В конце февраля 1943 года в нашем посёлке разнеслась весть, что в Краснодар прибыла войсковая часть, в которой, как будто, много наших односельчан. Несколько женщин и детей, я в их числе, пошли пешком в Краснодар в надежде найти своих. Мне хотелось встретить папу. Походив по Краснодару и ничего не найдя, мы разбрелись и потеряли друг друга. Чтобы не сбиться с пути, я решил идти по шпалам до Усть-Лабинска. Ночь меня застала у какого-то разбитого полустанка. Горело здание, отблески пламени ложились синеватой тенью на высокие сугробы… и от этого становилось ещё тоскливей и холодней. Злой февральский ветер насквозь пронизывал тело через дырявую одежду. Было так холодно, что не только тело, но, казалось, и мысли замерзали в голове. И вдруг откуда-то появились три девушки-военных. Они все были офицеры. Одна из них попросила закурить. Меня удивило сначало, что ей сигарету подруга вставила в рот и зажгла зажигалкой. Я стоял в каком-то недоумении. И вдруг я увидел два пустых рукава шинели, болтающихся на ветру, и глаза – полные невысказанного горя. Я не мог ни понять, ни согласиться с тем, что девушка может быть без рук. Я смотрел на неё и, наверное, впервые почувствовал всю страшную жестокость войны… как война кромсает, калечит, уродует жизни людей…Девушка, женщина… Ей предназначено быть матерью. Будущая мать — без рук?..
В это время, пыхтя, подошёл паровоз с тремя товарными вагонами. Дверей не было, но всё-таки можно было ехать. Мы забрались в вагон и через полтора часа были уже у Усть-Лабинска. Я вышел из вагона… К утру я, наконец, добрался до дома.
+++
В 1961 году во время очередного отпуска я поехал, как обычно, в гости к брату в Сочи. По традиции мы побывали с братом в порту, в парке Ривьера, в Дендрарии. А на следующий день. на рассвете, мы ушли в горы. На этот раз мы решили посетить гору Ягош. К вечеру второго дня нашего похода мы поднялись на плато. Здесь, наряду с могучим лесом, было много открытых полян. Выйдя на открытое место, мы услышали вдруг детский и женский крик. Мы увидели, что за детьми и женщинами гналось, как нам показалось, чудовище, которое каким-то приглушенным голосом кричало: «Я чеоэк». Действительно, это был человек. Мы с ужасом смотрели на него. Его тело было в рубцах, каких-то непонятных узлах, из которых торчали пучки волос, не было губ и ушей, один глаз выше другого… Было страшно и жалко на него смотреть… А он – плакал.
Мы спросили его, что с ним случилось. И он, всхлипывая и утирая слёзы, рассказал нам о себе…
В 1940 году его призвали в армию. Он был молодым и красивым парнем из армянского посёлка. Занимался спортом – штангой. Через год началась война. В первых боях он был тяжело контужен, потерял сознание… И попал в плен. Помнит, что очнулся в каком-то сарае. Это был барак лагеря военнопленных. Прошло немного времени, и в лагерь приехало какое-то начальство. Из машины вышел немецкий майор. Военнопленных построили.
— Проходя мимо меня, — рассказывал наш незнакомец, — майор ткнул в меня пальцем и что-то сказал переводчику. Тот повторил вопрос на русском: к какой нации я отношусь? Я ответил: « Армянин». Меня вывели из строя и посадили в машину. Привезли на новое место, хорошо покормили. Затем вывели во двор. Снова посадили в машину и повезли в лес.. Там вывели из машины и сказали по-русски: «Беги домой!» Это было так неожиданно, что я поначалу не мог сдвинуться с места. Но немецкий офицер похлопал меня по плечу и повторил: « Беги! Только быстрее беги!!» Не веря в своё счастье, я побежал. В лесу меня охватила великая радость. Я верил и не верил в своё чудесное спасение. Я бежал во всю силу… И вдруг услышал приближающийся лай собак. Они шли по моему следу. Настигли меня они быстро. И стали неистово рвать меня. В это время выбежали немцы и стали фотографировать. Затем подняли меня и наживую, наспех, как попало стали пришивать куски мышц, чтобы я не умер от потери крови. Так началась моя новая жизнь…
Через день меня снова привезли в лес и снова вежливо, с улыбкой попросили бежать домой. Я не стал. Но на меня выпустили псов. И я поневоле бросился от них, пытаясь спастись бегством. На мне обучали собак ловить военнопленных. Так продолжалось… долго или нет… Не знаю. Мне казалось — целую вечность. Последний раз немцы замешкались, и собаки изорвали меня так, что я стал грудой кусков. И упал полумёртвый. Немцы подошли. Но, видимо, решили, что теперь с меня уже не будет толку, что я умру. И не стали меня подбирать. Меня нашёл лесник.
Перенёс меня к себе. Позвал фельдшера. И меня стали сшивать. Фельдшер сказал, что нет никакой надежды на то, что я выживу. Но, к сожалению, я выжил. Когда части Красной Армии освободили нас, меня отправили в госпиталь. Но врачи уже ничего не могли поделать. Моё тело слишком много раз рвали собаки и зашивали его – лишь бы я не умер. Меня отправили домой. Жена ушла от меня. В живых остались родные дядя и тётя, но и они не очень были мне рады. Я ушёл в лес. Друг помог мне выстроить здесь избу. Здесь я и живу. Но мне очень хочется к людям. А они меня боятся. И прежде, чем поймут и выслушают, — убегают…
Он махнул рукой… И ушёл в лес… Мы до самого вечера не могли разговаривать друг с другом… В лесу мы его не нашли… Наконец, брат сказал: «Пошли домой»… Мы повернулись и так же молча пошли домой.
